ЭТИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПРИРОДНЫХ И ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ

Для духовной культуры народов Северной Евразии архетипичны представления о сотворении структурных отдельностей мирового пространства из тела первородного космического гиганта: Пуруши в индо-арийской мифологической системе, инеистого великана Имира – в скандинавской, Паньгу – в китайской, – возникшего из сгущения мрака и мирового инея (сканд.), яйца (Китай) и т.п. Плоть гиганта становится землей, дыхание – воздухом, кости и череп – горами, кровь – водами рек, озер и морей. Обустройство этого мира, полного первозданного хаоса, создание отдельностей природного и культурного пространства земли, приобретение культурных достижений, установление социальных институтов, как правило, связываются с деятельностью молодого поколения богов, титанов, великанов, возникших из частей тела космического гиганта или порожденных землей, а также полубогов-героев, олицетворявших собой природные стихии и положительные моральные качества. Характерно, что из останков гигантов формируется не только космос, но мезокосм и микрокосм. Например, из головы ведийского Пуруши создается сословие жрецов, из плечей и рук – воины, из бедер – ремесленники, торговцы, пастухи, из ног или пыли на ногах – рабы.
Дуальное противостояние титанов и богов, чудовищ, великанов и героев составляло основное содержание этого мифического времени или «эпохи титанов». Конец «эпохи» ознаменован истреблением чудовищ и титанов, исходом великанов, гибелью полубогов, героев и, главное, сотворением человечества, современного ландшафта, чистых и нечистых животных. Тем не менее, в мифах утверждается, что гибель хтонических персонажей и терратоморфов не окончательна, силы зла – демоны, великаны, чудовища эпизодически вмешиваются в дела людей и затаились до момента последней эсхатологической битвы («Рагнарек» – сканд., «Армагеддон» – христ.). В финском эпосе противоборство со злом выражено в сражениях Вяйнемейнена и других героев Калевалы с демоническими подданными ведьмы Лоухи – правительницы северной страны мрака Похьёлы за обладание волшебным источником изобилия Сампо; содержание эстонских легенд о Калевипоэге вращается вокруг поединка главного героя и Ванапагана (Сатаны), Калевипоэг побеждает и завоевывает волшебные сокровища, но участь его плачевна – враги отрезают герою ноги, и он направляется в ад охранять врата. В иранской мифологии артовцы (праведники) противостоят друджевцам (силы зла), в поздних версиях это противостояние осмысливается как борьба Траэтаоны с царем-демоном Захаком. В осетинском эпосе нарты сражаются с великанами уаигами (вайюгами, соответствующими восточнославянскому Вию) и гумирами, а также многочисленными демонами и внутренним злом в лице оборотня Сырдона. В индо-иранской версии боги и герои во главе с Индрой побеждают сонм сил тьмы во главе со змеем Вритрой. Алтайские космогонические и этиологические мифы основаны на противоборстве светлого Шульгена (Ульгена-Яйика) творца обитаемого мира людей и чистых животных с братом-близнецом Эрликом – владыкой ада, создателем «темного человечества» и нечистых животных. Добро побеждает, стихии оказываются обузданными, но зло неуничтожимо, а поверженный злодей становится владыкой хтонического мира, как Эрлик у алтайцев, Ванапаган у финнов. Локи скандинавских мифов повержен и скован, но в последней битве он выведет мертвецов на битву со светлыми богами – асами. Героев, подобных Калевипоэгу (эст.) или Сослану и Батразу (осет.) ожидает мученическая смерть – путем отсечения ног.
Поколение героев, пресыщенное жизнью и одержимое богоборческими настроениями, совершает ритуальное самоубийство, захоранивая себя в курганах, как уриаши у румын, сиртя (сихиртя, сибиртя) у ненцев и энцев, чудь (чуть, чудаки, шуты) у восточных славян и уральских финно-угров, нарты осетин и т.п. Герои и титаны окаменевают и превращаются в горы как мудрый Випунен в Калевале, киммерийцы скифских легенд, богатыри русских былин, Родопа, Гемос греческой мифологии. Реже титанические персонажи этиологических мифов бросаются со скал или башен в пропасть, тогда из их крови образуются морские заливы (Меотида), реки (Танаис) и др. географические объекты. В ряде легенд титаны совершают иные виды ритуального самоубийства – бросаются на мечи, как великан Гёйред скандинавского мифа и герои нартского эпоса, или, разделившись на две части племя титанов убивает друг друга, предварительно вырыв себе могилы (киммерийцы, нарты, чудь), порой титаны и герои выпивают расплавленный металл (нарты, чудь и др.), реже, отверженные всеми, они становятся изгоями, навсегда покидая ойкумену, как Вяйнемейнен – творец Калевалы. Таким образом, конечный акт создания природного и культурно-исторического ландшафта, как правило, связывается с гибелью титанов и богатырей-героев. Причинами их исхода называются особое богатырское неистовство, непомерная гордость, жестокость, богоборчество в сочетании с физической или моральной уязвимостью (незакаленные колени у Сослана или пята у Ахиллеса, крайняя «мнительность» чуди и т.п.). Батраз и другие нарты бросают вызов верховному безличному божеству Хуцау-Хуцау, десятками истребляют богов и демонов более низкого ранга – громовиков Уацыл, небесных воинов Уастырджиев, богатыри русских преданий в последнем поединке сходятся с «ангелами господними» и т.п. Собственно, рок предопределения преследует титанов и героев с рождения – во время закалки в волчьем молоке богом-кузнецом Курдалагоном у Батраза и Сослана остаются незакаленными колени, и, в последствии, именно это обстоятельство приобретает решающую роль в их гибели. Триединая функция этих персонажей [1, с. 131-141] отчетливо прослеживалась в ходе приключений и подвигов. В начале пути им предстоит ряд испытаний, соответствующих ступеням магического посвящения, в ходе ритуального самоубийства они совершают акт самопожертвования, как Один, пронзивший себя копьем, а затем сам себя повесивший на дереве, либо, как осетино-аланский Сослан (Амиран), зарядивший собой пушку и выстреливший во врагов.
Иногда самоубийство героя может быть мнимым, имитационным, например, Сослан и Амиран притворяются на длительное время мертвыми, заворачиваясь в смердящую шкуру быка и покрываясь червями. Вариантом ритуального самопожертвования героя в ходе магических инициационных испытаний, порой, выступают очень двусмысленные травестийные приключения, трактуемые как символическая смерть или, точнее, «жизнь наоборот». Хамыц, легендарный родоначальник нартов, подобно первородным гигантам Пуруше и Имиру, рождает из головы, опухоли на плече или из горба неистового воина Батраза. Другой патриарх нартов – Урызмаг выдерживает еще более жестокие испытания, ради волшебных даров «ангела Сафа» (осетинского Куберы). Он совокупляется как женщина с собственной женой, переодетой в мужское платье. Орудием «дефлорации» Урызмага становится камень, завернутый в бурку. Но это еще не все, герою предстоит превратиться в суку и рожать щенят. Такой выкуп платит Урызмаг за возможность сожительствовать с женой бога-воина Уастырджи и, тем самым, принять на себя его сакральный статус. Странно, что Ж. Дюмезиль, выдающийся исследователь духовной культуры народов Старого света, так и не смог выяснить причину ритуального травестизма скифов-энареев, нартов, женского «недуга уладов» [2, с. 168-172] и др. легенд и обрядов, связанных с имитацией беременности у мужчин, переодеванием и т.п. В данном случае мы, несомненно, сталкиваемся с демонстрацией эпизода священной истории – ритуальным воспроизведением творения мира и микрокосма из тела первобытного гиганта в ходе инициации мага-воина.
Сакральные знания герой получает, как правило, в результате поединка – реального или вербального с доисторическим великаном или его головой – Випуненом (финн.), Муккарой (осет.), Мимиром (сканд.) и т.п. Особую роль в передаче магических способностей играет мертвая голова и лопатка исполина, а также акт «вторичного убийства» или символического лишения жизни: Один, побеждая Мимира, регулярно советуется с его мертвой головой, Вяйнемейнен срубает с головы Випунена деревья, Сослан снимает с головы мудрого Муккары скальп, Амиран выбивает зуб чудовищной колдунье. К этому же типологическому ряду относятся поединки русских богатырей с Соловьем-разбойником, Головой и т.п. Герою или титану приходится жертвовать частью своего тела в обмен на магическую силу и статус мага-воина: Один жертвует глазом, великан Старкад «лишними» руками и клыками, Амиран – кожей и волосами. Сакральные знания, полученные героем в ходе этого поединка, придают ему харизму и помогают в борьбе с драконами, демонами, скрывающими от людей огонь, воды, семена растений и другие блага. Заключительная часть инициационных путешествий связана, как правило, с реализацией третьей функции харизматических героев, заключающейся в обеспечении плодородия природы и общества: титан или герой завоевывает роковые сокровища («кольцо карлика Андвари» у сканд.; «Сампо» у финнов; «сокровище Пакондзи», «зуб Аркыза» или «финг Сафа» у осетин), дающие материальное изобилие, женскую любовь и т.п.
Триединая функция этих персонажей (воин – жрец – производитель материальных благ) наиболее четко прослеживается в осетинском предании об «Амиране, Бадри и Мусырби» [3, с. 59-69] – трех братьях из рода Дарезанов, где символически отражены этапы инициации воинов-магов. В начале пути нарты останавливаются на ночлег в пещере и обнаруживают утром, что ночевали в окаменевшем черепе древнего исполина-гумира (выемке на лопатке великана в другой версии). Сон героев во чреве пещеры, в данном случае, являющихся инверсией смерти, переносит персонажей из реального времени в мифическое. Рассказчик сообщает, что нарты рода Дарезанов были «куриадами», т.е. обладали правом обращаться к верховному божеству Хуцау-Хуцау с просьбой, подлежащей удовлетворению. По просьбе нартов Хуцау-Хуцау оживляет исполина, но тот оказывается слеп и хром и, когда великану по вторичной просьбе героев возвращается зрение, гигант сообщает нартам сведения о священной истории, открывает тайны, но обнаруживает насколько измельчали люди и оскудела земля по сравнению с его эпохой. Раздосадованный великан не хочет жить и просит вновь превратить его в камень (символический суицид). Во второй части этой легенды герои сражаются с «залийским змеем». Главный герой Амиран (Сослан), бросаясь в пасть чудовища, совершает жертвенное самоубийство, оказавшись в брюхе змея, Амиран «начисто облинял», лишаясь кожи и волос, но затем, подобно Гераклу, разрезает змея изнутри и чудесным образом возрождается еще более сильным и мудрым. Тем временем, братьев героя похищает крылатый великан-людоед Пакондзи. Амиран, завернувшись в шкуру «морского быка», притворяется мертвым и Пакондзи также уносит героя в свое логово. На следующий день, когда семья великанов собралась пообедать братьями, Амиран неожиданно выскочил из своего убежища с криком: «Эшаки! Чьего брата вы режете?» – убивает Пакондзи, выбивает зуб его матери-колдунье, лишив ведьму магической силы, завладевает сокровищами, волшебными дарами и освобождает братьев.
В мифологии восточных славян этиологические сюжеты, как правило, связаны с деятельностью мифического народа чудь (чуть), напоминавших киммерийцев греко-скифских преданий, великанов-гумиров и уаигов, а также нартов осетино-аланского эпоса. Собственно мифический князь чуди и носил имя Комар (Гомер), восходящее к названию легендарных киммерийцев или гумиров. В преданиях о чуди упоминается также принцесса чуди – медная или золотая баба (вариант – «чудская девка»), хранительница и подательница природных сокровищ и роковых даров, приносящих несчастье их обладателю. Мифический образ «чудской девки» как «хозяйки медной горы» ярко раскрыт П.П. Бажовым в «Уральских сказах». На территории русских и финно-угорских переселенцев от севера и северо-востока европейской России до Алтая в пределах лесной, лесостепной, степной зон и горных стран зафиксировано множество топонимов, восходящих к названию мифической чуди – чудские, чутские, комаровы, разбойничьи курганы, «мары», шиханы, могилы, городища, горы, озера, реки, ключи. Они особенно многочисленны на Урале, где, практически все курганы, такие как Комаров мар возле Оренбурга, а также медные разработки бронзового века, включая знаменитые Каргалинские рудники, именовались в XVIII-XIX веках «чудскими». В XX веке в связи с новой переселенческой волной значительная часть этих топонимов была утрачена, и древние курганы, городища и рудники с начала XX века, как правило, именовались «ордынскими» или «пугачевскими». На юге России в Северном Причерноморье аналогичные легенды и топонимы связаны со скифами и их мифическими предками киммерийцами (легендарным библейским народом «Гомер»). У ираноязычных осетин-аланов сходные легенды и топонимы связаны с великанами-гумирами.
Легенды чудского цикла, к сожалению, разрозненны и представлены, большей частью, местными топонимическими и этиологическими преданиями. Свод чудских топонимических легенд опубликовал правитель дел Оренбургской Ученой Архивной Комиссии И.С. Шукшинцев в 1900 году в трудах ОУАК [4, с. 74-127]. В предании восточных славян и финно-угров чудь представляется неким доисторическим волшебным народом воинов, магов, чудесных ремесленников – живущих семьями и племенами в укрепленных селениях в горах или на берегах рек. Чудины по общим представлениям были людоедами. От современного человека этих предлюдей отличали рост, темный или черный цвет кожи, белые глаза и, подобно мифическим предкам тюрок, физические изъяны – хромота (как вариант – «поросячьи ноги»), криворукость, либо они представлялись однорукими, одноногими, косыми, слепыми и т.д. Хотя, отдельные представители чуди и могут отличаться нарочитой красотой, упоминаемой в легендах. Подобно персонажам западноевропейских мифов, чудь подразделялась на расы великанов, соответствующих троллям, существ нормального роста с явными уродствами, подобных гоблинам или оркам, и злобных карликов, напоминающих гномов или цвейгов. Чудины обладали характерным набором врожденных качеств: особым мрачным колдовским даром, роднящим их с племенами Ванов скандинавских легенд; приобщенностью к хтоническому миру; воинским неистовством и непокорством; богоборческими настроениями; искусством добычи и обработки цветных, драгоценных металлов и самоцветных камней. Одновременно, чудины отличались какой-то особенной мнительностью, сыгравшей роковую роль в их гибели или исходе. У пермяков названию этого мифического племени даже придано значение «пугливый». Практически во всех фольклорных источниках подчеркивается именно это качество чуди в связи с их исходом: до чудинов доходит слух, о появлении на земле белого (березового) леса и белых людей, тогда они строят огромную избушку в земле с крышей на столбах и насыпают над ней землю, а затем подрубают столбы и сами себя погребают. Так, по преданию, возникли многочисленные чудские курганы, шиханы, могилы. По другой версии сам приход русских или пермяков, зырян вынуждает чудь захоронить себя в курганах либо затопить свои поселки водой («чудские озера»), реже встречаются сюжеты о самопогребении чуди в связи с появлением на небе звезды при рождении Иисуса Христа. Собственно само слово чудь в русском языке связано со старославянским «чуть» в значении чуять – слышать, не случайно в фольклоре восточных славян этот мифический народ именуется не только чудью, но чутью, чутками и т.п. Сами слова чудесный, чудной, чудо в русском языке этимологически восходят к «чути», как мифологическому этнониму, а не наоборот. Вместе с тем самопогребение чуди во главе со своим князем Комаром не есть смерть в современном смысле этого слова. Считалось, что прикосновенный к хтоническому миру, этот народ продолжил свою призрачную жизнь под землей, в глубине гор, на дне озер он выпасает свой скот, возделывает поля, добывает полезные ископаемые. Эпизодически чудины, их князь и «чудская девка» появляются на свет, взаимодействуют с современными людьми, одаривая их роковыми сокровищами. Встреча с чудином, как правило, воспринималась знаком скорой смерти кого-либо из родственников. К случайно находимым в курганах или на поверхности земли «чудским вещам», костям ископаемых животных, древним орудиям, изготовленным из камня меди или золота, чудским «идолам», в том числе – кипчакским каменным бабам, русские крестьяне обычно относились с суеверным страхом и считали целесообразным с молением и крестным знамением предать их земле.
В русской историографии XVIII-XIX веков возобладало априорное мнение Н.М. Карамзина, считавшего, что чудь – это собирательное название финно-угорских народов. Но если бы Н.М. Карамзин и другие историки обратились к фольклору финно-угров, то с удивлением бы обнаружили оригинальные чудские предания в мифах пермяков, зырян и других народов. Кроме того, в средневековых русских летописях и официальных документах в контексте реальных исторических событий, как правило, фигурируют не собирательные названия финно-угров, а конкретные названия этнонимов или приближенные к ним псевдоэтнонимы: весь, водь, вепсы, корела, мурома и т.п. Чудью в своих записях именовали финно-угров обычно лишь монахи-отшельники и миссионеры, намеренно дистанцировавшиеся от аборигенного языческого населения. Легенды, очень близкие чудским сказаниям восточных славян и уральских финно-угров, обнаружены в фольклоре и мифах многих сибирских народов: ненцев и энцев о сибиртя (сихиртя) – великанах-пастухах подземных оленей-мамонтов, самозахоронивших себя под горами и озерами. Собственно, общепринятое название Сибири восходит к мифическим сибиртя. Преданиям о сибиртя близки легенды бурят, шорцев и монголов о чутгерах или чотгорах. Более того, даже у романских народов в Центральной Европе мы находим предание об окаменевших или самозахоронившихся под курганами уриашах («жидовях») при появлении белых людей, либо Александра Македонского. Как и П.Ф. Лимеров, мы считаем чудь субъектом вне исторических космогонических и этиологических мифов народов Северной Евразии, относящихся к эпохе индоевропейского единства – времени наиболее тесных контактов древнейших индоевропейцев с неиндоевропейским населением Северной Евразии. При этом, часть сюжетов чудского цикла обладает еще более ранним возрастом и восходит ко времени ностратического единства.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. – М., 1986.
2. Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. – М., 1990.
3. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. – М., 1881.
4. Шукшинцев И.С. Сведения о курганах Оренбургской губернии // Труды ОУАК, Выпуск VI. – Оренбург, 1900.