КАЗАХСКАЯ СТЕПЬ НА РУБЕЖЕ XXXXI ВЕКОВ: НЕОБХОДИМОСТЬ СИСТЕМНОЙ АДАПТАЦИИ

THE KAZAKH STEPPE ON THE BOUNDARY OF THE XX-XXI CENTURIES: NECESSITY OF SYSTEM ADAPTATION

 

Г.Т.Телебаев, Е.Ж.Оразбек

G.T.Telebayev, E.Z.Orazbek

КазНИИ по проблемам культурного наследия номадов

(050010, Республика Казахстан, г. Алматы, ул. Толе-би, 35/23)

Kasakh research institute for problems of a cultural heritage of nomads

(050010, Republic of Kazakhstan, Almaty, Tole-bi St., 35/23)

e-mail: nomad-nomad@mail.ru

 

В статье рассматривается феномен Казахской степи – колыбели возникновения и кристаллизации казахской этнической культуры, влияние современных трансформационных процессов, необходимость кардинальных системно-структурных мер со стороны правительства и гражданского общества, потенциальная возможность возрождения константных черт экокультурного симбиоза триады природа–человек–социум.

In article is considered the phenomenon of the Kazakh steppe – cradle of emergence and crystallization of Kazakh ethnic culture, influence of modern transformation?s processes, necessity of cardinal systematic and structural measures from the government and civil society, potential possibility of revival of constant features of ecocultural symbiosis of a triad the nature-person-society. 

Степи Казахстана, являясь в геобиологическом отношении частью «Великого пояса степей» Евразии (протянувшегося от Маньчжурии до Венгрии), крупнейшие на постсоветском пространстве по занимаемой территории (сопоставимые лишь с бескрайними  степями Монголии и Китая, на которых проживают те же казахи и родственные им кочевые тюрко-монгольские этносы). Они были (вместе с соседними степными территориями) колыбелью возникновения конно-кочевого модуса хозяйства и кристаллизации казахской этнической культуры. Однако в настоящее время они  переживают затяжной кризис, начавшийся с середины XIX в., с периода интенсификации российского колониального освоения Казахстана, принявший био- и этноцидные формы в советский период, и достигший порога предельного ослабления генерально-системной связи «человек–природа» и «обезлюдения» в постсоветский период.

Казахстан по многим параметрам является уникальным государством и самым отличительным признаком является наше кочевническое прошлое. Конно-кочевая цивилизация тюрко-монгольских народов с ее достижениями, значительным вкладом в общемировую материальную и духовную культуру, тысячелетней «безотходной» этноэкологической культурой, технологиями гармоничного единения трех фундаментальных составных частей антропомироздания: природы – человека – социума, представляет собой органичное звено среди мировых цивилизаций.

Понимание основных, базисных принципов функционирования традиционного казахского хозяйства и социума, существование которых было основано на принципах кочевничества, научная реконструкция многокрасочной кочевой жизни-повседневности, органической взаимосвязи универсальной триады: природа–человек–социум  –  актуально и востребовано и в XXI в. Во-первых, это наша история, источник, из которого казахстанцы будут всегда «черпать» идеи, брать пример, гордиться ею, она всегда с нами, присутствует в качестве стержня  в нашем менталитете. Во-вторых, несмотря на все современные технологические новшества казахская Степь осталась прежней, а, значит, нам необходимо снова возрождать почти утраченные навыки ведения гуманно-экологического ведения хозяйства и всей жизнедеятельности, согласуя, синхронизируя их с ритмами Природы. Такая потребность осознается сегодня и самими сельскими жителями [8].

Феномен кочевничества (пронизывающий и детерминирующий весь макро- и микрокосм традиционного казахского общества в недавнем историческом прошлом, и имманентно сохраняющийся, в концентрированном виде, в константах современной казахской ментальности) должен исследоваться как система хозяйства (причем особое внимание следует уделить его культурно-исторической функции, в зависимости от конкретно-исторической эпохи), как средство к жизни и как образ жизни.

Важен принцип комплексного культуролого-этнографического анализа в ходе проведения полевых экспедиций, основанный на понимании культуры как адаптивного механизма к различным средам человеческого существования. Казах-кочевник, как в условиях аридности бескрайних казахстанских степей и пустынь, так и в зонах  редких лесостепи, сопок, гор – благодаря тысячелетней этноэкологической культуре и этике, максимально бережно, щадяще и, одновременно, комплексно, эффективно, безотходно использовал природные ресурсы, не нанося Природе «незаживающих ран» [1; 2; 7; 9; 10;11]. Поистине, для кочевника казахских степей домом являлась, без преувеличения,  вся Степь.

Следует подходить к исследованию феномена кочевничества дифференцированно, ибо в разных природно-экологических условиях характер и структура комплексного традиционного казахского хозяйства  варьировались (монодеятельность возможна, вероятно, лишь в крупном городе или урбо-агломерации, но не в аграрном социуме, тем более не в номадном, для которого характерен принцип дисперсного расселения населения).

Междисциплинарные исследования этнокультурной истории казахской степи, феномена казахского кочевничества  могут дать  содержательный стимул для поиска-конструирования новых контуров казахской и общеказахстанской самоидентичности (которая, при безусловном наличии в своем содержании идеи креативной адаптации к современной мировой цивилизации, должна также, безусловно, опираться на фундамент гуманистического симбиоза реактуализированных традиционных этнических ценностей и органичного восприятия веяний исторического); послужат убедительной источниковой основой для решения задачи всех, в прошлом, кочевнических народов Евразии – обосновать суть, место, историческую роль феномена степной кочевой цивилизации. Дух кочевничества, такие его гуманистически-цивилизационные элементы, как: этноэкологическая гармония универсальной триады человеческого бытия «человек–Природа–социум», толерантность, уникальная глубина исторической памяти, степень адаптации к разнообразным условиям, веяниям, вызовам, открытость к контактам, инновациям, широта души, – очень притягательны, востребованы в условиях явно обозначившегося тупикового развития,  так называемого, общества потребления.

Симбиоз казахских аульчан с окружающей Природой (средой) был в прошлом более гармоничным и чем ближе к нашим дням, тем он более и более разрушается. К сожалению, эта деструкция геобиоценоза региона (и, как следствие, размывание этнокультурной структуры местных казахов) происходит не только вследствие неотвратимой поступи Технопрогресса, а, скорее, наоборот, вследствие антигуманных политико-экономических экспериментов как советской эпохи, так и транзитного периода в истории современного Казахстана [5].

В последнее десятилетие ХХ в. Казахстан захлестнул неконтролируемый поток внутренней миграции, продолжающийся и ныне. Те стихийные подвижки сельского населения, вызванные процессами капитализации в странах Западной Европы в период первоначального накопления капитала, в странах зарубежной Азии в начале ХХ в. – мы наблюдаем теперь и в Казахстане – в начале ХХI в. Степь пустеет. Аульчане покидают родные места и переезжают в города, происходит интенсивный процесс пауперизации сельского населения, вымывания наиболее трудоспособного населения (миграция по цепи: аул – райцентр – областной центр – другие более благополучные регионы).

При этом мы сталкиваемся с интересной тенденцией. В аулах остались либо семьи немощные экономически, либо сильные хозяйства – обычно многочисленные, многодетные, «клановые» семьи. В семье, клане, в хозяйстве такого типа обычно имеется сильный инициативный лидер, ощущающий поддержку со стороны надежных родственников. Часть детей, близких родственников уже покинула клан и живет где-то в крупных городах или в более благополучном сельском округе, активно там закрепляется, адаптируется, к ним посылаются подрастающие члены клана для учебы. Оставшаяся же на Родине основная часть клана, плодотворно используя свою сплоченность, слаженную работоспособность, микроклимат семейной, родственной взаимопомощи  успешно ведет свое крестьянское хозяйство [3].

В самом факте почти повального бегства аульчан из родных мест, мы видим проявление их номадной (в прошлом) сущности, менталитета,  причем в негативном виде. Казахский этнос пережил в XIX–XX вв. ряд трагедий национального масштаба. И одним из способов народного ответа на вызовы эпохи, на антигуманную, этноцидную политику царской ли, колониальной России или советского тоталитарного государства, было –  либо героическое восстание с допотопным оружием (в советскую эпоху было более 300 восстаний казахского народа), либо пассивный способ откочевки за пределы досягаемости «властной руки» государства (так поступали казахи и после подавления восстания 1916 г. и в годы гражданской войны, навязанного правительством процесса насильственной седентаризации, политики раскулачивания, коллективизации, голода), так поступают и сейчас, в эпоху тотального разрушения аула как хозяйственно-культурного (и этнокультурного, и этносоциального) организма [4].

На наш взгляд, в первую очередь, следующие элементы «человечески одухотворенной» степи следует системно исследовать и попытаться возродить: навыки традиционной системы чередования пастбищ и выпаса на них скота, кыстау–жайлау и топонимы.

Важно не только охарактеризовать предметно-материальную структуру  «кыстау/зимовку» и «жайлау/летовку» как комплексные зимне- и летне-сезонные стоянки кочевников, но и предметно описать суть, структуру выпаса скота,  экологичную технологию бережного стравливания пастбищ, уникальные признаки аборигенных, адаптивных, местных пород скота, технологию водопользования, водосбережения и водоснабжения, функциональные особенности различных видов разборного жилища (юрта и временные конструкции из ее частей), методы ориентирования во времени и пространстве  и многие другие аспекты хозяйствования – именно в период зимнего и летнего сезона.

Значение кыстау (зимовки), как в хозяйственном цикле, так и в образе жизни, в духовной культуре казахов-кочевников – было очень велико и всеобъемлюще-содержательно. Не случайно, именно на кыстау находятся родовые кладбища казахов. В настоящее время казахский аул переживает нелегкий период своего бытия: миграция аульчан в города и райцентры, принявшая массовый характер, социальное расслоение в ауле, безработица, отсутствие элементарных условий жизни. Отрадно, что в последние годы правительство приняло ряд конструктивных решений и мер по  подъему сельского хозяйства и аула/села – выделены значительные финансовые средства, началось строительство объектов социальной инфраструктуры на селе, приняты меры по стимулированию приезда молодых специалистов в села на работу. К сожалению, маленькие мононациональные казахские аулы, в отдаленных регионах, по-прежнему предоставлены самим себе. 

Но одно, к сожалению довольно редкое, явление в жизни этих отдаленных аулов привлекло наше внимание и заявило о себе как о положительном симптоме/тенденции современной аграрной жизни. Некоторые, немногие семьи, сплоченные, дружные, с традиционной ментальностью, имеющие в своей среде лидера-работягу, коренные-местные, занимают места и территорию зимовок-кыстау своих предков и, поскольку знают эту местность, родную, как свои пять пальцев, умеют/не разучились ухаживать за скотом – прекрасно укореняются, становятся, по сути, автономными крепкими «фермерами/ранчеро», и успешно ведут свое, в значительной степени автономное, почти натуральное, хозяйство. Поскольку места эти очень отдаленные, малозаселенные, то и соперничества/войны за землю нет. Эти хозяйства сумели адаптироваться к суровой действительности сегодняшнего Казахстана. По сути, мы наблюдаем процесс становления нового типа (а, может, возрождения старого, дореволюционного, но с учетом новых технологий и техники?) степняка-собственника, казахского фермера,  «ранчеро».

Казахская степь (при условии рационально-практического претворения рекомендаций ученых – экологов, биологов, почвоведов, этнографов, культурологов, выработки новой государственной аграрной политики) способна давать и экологически чистые сельхозпродукты (мясные и молочные продукты, полученные от казахских адаптивных пород скота, славятся своими вкусовыми и полезными качествами, имеют многовековую специфику, поскольку именно растительность аридно-степных/полупустынных и горных ландшафтов Центральной Азии наиболее богата энергетически ценными микроэлементами), и стать уникальным ресурсом мирового эко- и этнотуризма, а, главное, сохранить многогранную гео-генетическую связь казахского этноса со Степью.

Одной из важнейших составных частей культурного наследия любого этноса и народа, наряду с архитектурой, литературой, музыкой –  является богатство этнической, территориальной ономастики: топонимии, антропонимии, этнонимии. Топонимы являются графически и фонетически зримыми и слышимыми, священными маркерами и знаками нашего культурного пространства, культурно-историческим кодом нашей Истории, символами-графемами национальной Книги культуры.

Топоним есть, с одной стороны, элемент культуры, истории, точно маркирующий данный, конкретный объект территории, поверхности земли (воды), своего рода ярлык-указатель, веха. Топоним маркирует пространство-территорию проживания этносоциума, помогает человеку упорядочить хаос пространства, обжить его, ориентироваться в нем. Посредством других онимов  (антропонимы, зоонимы, фитонимы, космонимы) – человек также упорядочивает и остальной мир вокруг себя, индивидуализирует себя и окружающих людей, фауну, флору, небесный мир и т.п.

С другой стороны, топоним, являясь словом (в его фонемном и графемном вариантах), в концентрированно-кодированном виде хранит этно-окрашенное восприятие человеком окружающего его мира, части, элемента этого географо-пространственного мира, удивительным образом фиксирует (как обожженная керамика, кусок дерева) историческую эпоху, во время которого он (топоним) появился или был зафиксирован в письменном виде.

Топоним является своего рода пограничным столбом-пунктом, очерчивающим ареал расселения того или иного этноса в пространстве и времени. Ценность топонима (информативная, научная, государственно-стратегическая и иная) для этносоциума, страны, государства – безусловно, много выше, чем иные расхожие знаки-идолы современной культуры.

Каждое поколение, получая в свое распоряжение определенную совокупность традиций, не просто воспринимает и усваивает их в готовом виде; оно всегда осуществляет их собственную интерпретацию и выбор. В этом смысле каждое поколение выбирает не только свое будущее, но и прошлое. А, значит, нам, казахстанцам, принимая активное участие в общемировом процессе модернизации, следует не менее активно и профессионально изучать, познавать и применять опыт своего славного прошлого. 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

  1. Алимаев И. И. Информация по традиционным знаниям казахов-скотоводов. Алматы, 2006.
  2. Инициатива Стран Центральной Азии по управлению земельными ресурсами (ИСЦАУЗР), Национальная рамочная программа. Республика Казахстан. Астана, Алматы, 2005 г.
  3. Оразбек Е. Ж. Торгайский аул в эпоху перемен (социокультурный портрет, 2001 г.) // Вестник культуры. Алматы, 2004. №2. С. 44.
  4. Оразбек Е. Ж. Метаморфозы казахской ментальности, или эволюция кочевнического духа в современную эпоху // Культурное наследие и народное творчество (100-летию Клавдии Ивановны Антипиной посвящается). Бишкек: Изопринт, 2006. С. 198–204.
  5. Оразбек Е. Ж. Национальная идея и современный казахский аул // Отан тарихы. Алматы, 2010. № 3. С. 107–124.
  6. Оразбек Е. Ж.Современный казахский аул: этнокультурные и этносоциальные процессы (Глава 3. § 3) // История независимого Казахстана: монография. Алматы: «?аза? энциклопедиясы», 2011. (400 с.). С.130–138.
  7. Оразбек Е. Ж. Роль жайлау в системе кочевого скотоводства казахов // Отан тарихы. Алматы, 2011. № 3. С. 97–127.
  8. Телебаев Г. Т. Сельское население Казахстана: штрихи к социологическому портрету // Саясат-Policy. № 9-10 (88-89). Алматы, 2002.
  9. Традиционные знания в области землепользования в странах Центральной Азии: сборник / Под общ.            ред.     Г. Б.    Бектуровой,   О.А. Романовой. Алматы: S-Принт, 2007.
  10. Третий Национальный доклад Республики Казахстан об осуществлении Конвенции ООН по борьбе с опустыниванием. Астана, 2006 .
  11. Турсунов А. А. Гидроэкологические проблемы Республики Казахстан // http://www.ca-c.org/journal/13-1998/st_09_tursunov.shtml.