КУНГУРСКАЯ ЛЕСОСТЕПЬ: ИСТОРИЯ ОСВОЕНИЯ И ПРОБЛЕМЫ ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЯ

Кунгурская островная сосново-березовая лесостепь расположена в юго-восточной части Пермского края. Ее исключительно благоприятные почвенно-климатические условия способствовали быстрому развитию здесь товарного производства зерновых, и, в конечном счете, – успешному освоению и колонизации Среднего Прикамья русским крестьянством.
Появление первых людей в долине р. Сылвы относится к периоду неолита (IV-II вв. до н.э.). В IV-V вв. н.э. сюда пришли степные скотоводческие племена финно-угорского происхождения из областей Южного Урала и Западной Сибири. К IX в. сложилась угорская сылвенская культура. Территория распространения памятников данной культуры в бассейне р. Сылвы и ее притоков Бабки, Ирени, Шаквы, Барды, Иргины занимает площадь протяженностью около 150 км с севера на юг, и более 100 км – с запада на восток. Если в период неолита основным занятием населения были охота и рыбная ловля, то во второй половине первого тысячелетия под влиянием кочевников развивается скотоводческая деятельность, а затем намечается переход к подсечному земледелию. Воздействие человека на ландшафты вплоть до XVIII в. остается весьма локальным и непостоянным. В связи с этим окультуренных урочищ не образовывалось [10].
Данные о первых русских поселениях в Кунгурской лесостепи по р. Сылве относятся к 1579 г. Местное население в то время было настолько малочисленным, что чиновники в документации XVII в. называли эти земли "пустыми" [8]. В XVII в. массовый поток переселенцев направляется из северных, относительно плотно населенных (при низком уровне агротехники) уездов в южные районы Среднего Урала. В 1648 г. на р. Ирени был основан г. Кунгур, вскоре (после повторного основания у слияния рек Сылвы и Ирени в 1663 г.) ставший административным центром особого уезда. Рост русского населения в новом уезде идет быстро – с 1648 г. по 1703 г., т.е. за 55 лет, количество дворов увеличилось здесь с 309 до 3769, или в 12,2 раза. Следовательно, за сопоставимое время по темпам колонизации Кунгурский край превосходил другие осваиваемые русскими районы Урала [7]. Крестьянский характер колонизации определил земледельческий уклон освоения территории. Длительное время все разнообразие воздействующих на природную среду факторов сводилось к распашке земель, сельскохозяйственным работам, рубке леса [4], и неконтролируемой охоте на промысловые виды зверей и птиц. Зародившаяся в Кунгурском уезде в начале XVIII столетия металлургическая промышленность не получила дальнейшего развития из-за быстрого истощения сырьевой базы. Связанные с медеплавильным производством рубки леса в основном прекратились уже к концу XVIII столетия.
Невысокая (20-35%) лесистость Кунгурской лесостепи во многом обусловлена естественными причинами. Антропогенное вмешательство отразилось в первую очередь не столько на сокращении лесопокрытых площадей (что, безусловно, имело место), сколько на видовом составе древостоя и соотношении его возрастных категорий [6]. Так, в настоящее время участки широколиственных ильмово-кленово-липовых лесов занимают здесь ничтожную площадь и не играют особой роли в составе древесной растительности. Северная граница распространения дуба, медленно отступающая к югу приблизительно с середины суббореального периода голоцена [5], в XIX в. сделала резкий скачок под воздействием целенаправленных рубок (дубовая древесина весьма ценилась плотниками, а кора использовалась как дубильное сырье в бурно развивающейся кожевенной промышленности Кунгурского уезда). Сократилась площадь спелых и перестойных коренных лесов: парковых березняков, остепненных сибирских сосняков и лиственничников. Если в середине ХХ в. спелые сосняки составляли большую часть сосновых лесов Пермского края, в том числе и в южных районах [11], то сейчас их площадь значительно уменьшилась [9]. В настоящее время сосновые леса фактически утрачивают эксплуатационное и экологическое значение. Их место занимают вторичные мелколиственные и смешанные сообщества, преобладающие в настоящее время на большей части лесопокрытой территории рассматриваемого региона. Площади искусственных сосновых посадок (30-40-летнего возраста) в целом невелики.
Открытые пространства Кунгурской лесостепи, в первую очередь, суходольные и остепненные луга на водоразделах, уже давно вовлечены в сельскохозяйственный оборот. До 80% их общей площади превратились в пашни, причем сейчас встает вопрос о занесении некоторых типов лесостепных почв в специализированную Красную книгу [2]. В зависимости от характера использования, типичные для них растительные группировки либо полностью уничтожены, либо сильно деградировали. Так, в составе луговых степей с доминированием плотнодерновинных злаков в настоящее время явно преобладают типчаковые степи, несущие следы пастбищной дигрессии; ковыль перистый исчезает из травостоя, в котором господствует более устойчивый к вытаптыванию злак – овсяница ложноовечья, повсеместно распространены характерные виды-индикаторы пастбищной дигрессии: клевер ползучий, люцерна хмелевидная, очиток едкий, одуванчик и др.
Заливные луга в нижнем течении р. Сылвы, занимавшие в целом незначительные площади, после постройки Камского водохранилища оказались затопленными, или превратились в переувлажненные, заболоченные угодья [6]. Необходимо отметить, что многие луга, как водораздельные, так и пойменные, возникли на месте вырубленных лесов и существуют, главным образом, за счет хозяйственной деятельности человека. При прекращении антропогенного влияния луговая растительность начинает вытесняться лесной, что приводит впоследствии к восстановлению естественных лесных фитоценозов.
В последнее десятилетие интенсивность сельхозработ и площадь регулярно используемых сельскохозяйственных угодий в районах Кунгурской лесостепи снизились [4]. Многие пашни заброшены и зарастают мелколесьем. Распашка целинных участков сельхозпредприятиями практически не производится, однако известны случаи, когда лесхозы распахивают остепненные суходольные луга, особенно на приречных склонах, под посадки лесных культур, причем зачастую сажают ель сибирскую, практически не приживающуюся на сухих и нередко закарстованных участках. Распашка приводит к моментальной деградации степной растительности, зарастанию распаханных угодий высокотравьем, с преобладанием рудеральных видов, и резко снижает их ценность как природных экосистем, по сравнению с остепненными лугами и фрагментами каменистых степей.
В советские времена одним из важнейших направлений природопользования в районах Кунгурской лесостепи стало освоение нефтяных месторождений. При этом происходило неизбежное отчуждение лесопокрытых и степных участков, а также загрязнение нефтепродуктами не только почвы и поверхностных водоемов, но и подземных карстовых вод. До настоящего времени именно на юге Пермского края сосредоточены основные балансовые и извлекаемые запасы нефти, и, несмотря на «передислокацию» нефтяников в северные районы края, проблемы, связанные с эксплуатацией месторождений в Кунгурской лесостепи, остаются актуальными [1].
В последние годы на первое место в ряду негативных антропогенных факторов, воздействующих на природу Кунгурской лесостепи, выходит неуправляемая рекреация. Бассейн р. Сылвы обладает огромным рекреационным потенциалом, здесь всегда много отдыхающих. В наиболее посещаемых и живописных местах (Ледяная гора с расположенной в ней знаменитой Кунгурской Ледяной пещерой, камень Ермак в заказнике «Предуралье», и др.) воздействие людей на растительные сообщества вызывает их деградацию, аналогичную перевыпасу, вплоть до полного уничтожения растительности. Характерными становятся замусоренность и низовые пожары, провоцируемые стихийной рекреацией. Эта ситуация едва ли улучшится в ближайшее время.
Создание ООПТ высоких рангов (заповедников и национальных парков) в районах Кунгурской лесостепи всегда наталкивалось на непреодолимые препятствия, хотя первые предложения о заповедании отдельных территорий (Спасская гора) появились еще в начале ХХ в. Не воплощен в жизнь и последний из выдвигавшихся проектов такого рода – организация национального парка «Сылвенский», в рамках которого отдельным лесостепным участкам планировалось придать заповедный статус. Это вызывает и сожаление, и озабоченность перспективами дальнейшего сохранения степной биоты на северном рубеже распространения, в том числе множества «краснокнижных» видов и узколокальных эндемиков (астрагал кунгурский, алопекоза кунгурская, крангоникс Хлебникова [3]).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бузмаков С.А. Сохранение биоразнообразия на территории нефтяных месторождений / С.А. Бузмаков // География и регион. V. Биогеография и биоразнообразие Прикамья. – Пермь: ПГУ, 2002. – С. 50–54.
2. Бузмаков С.А. и др. К созданию Красной книги почв Пермского края / С.А. Бузмаков, О.З. Еремченко, В.И. Каменщикова, Л.В. Кувшинская, С.А. Кулакова // Антропогенная динамика природной среды. Т. 1. – Пермь: изд. Богатырев П.Г., 2006. – С. 229-233.
3. Красная книга Пермского края / Отв. ред. А.И. Шепель. – Пермь: Кн. мир, 2008. – 256 с.
4. Накаряков А.В. Современные проблемы производства продовольствия в Кунгурском крае по сравнению с грибушинскими временами / А.В. Накаряков, А.В. Суслонов // Грибушинские чтения – 2004. – Кунгур, 2004. – С. 97-103.
5. Нейштадт М.И. История лесов и палеогеография СССР в голоцене / М.И. Нейштадт. – М.: АН СССР, 1957. – 403 с.
6. Неулыбина А.А. О роли антропогенного фактора в формировании природных комплексов Иренско-Сылвенского поречья / А.А. Неулыбина // Уч. зап. Перм. ун-та. – 1970. – № 230. – С. 15-22.
7. Оборин В.А. Социально-экономическое развитие Урала в XVIII веке / В.А. Оборин // История Урала. – Пермь, 1963. – Т. 1. – С. 73-86.
8. Преображенский А.А. Очерк колонизации Западного Урала в XVII – начале XVIII века / А.А. Преображенский. – М., 1956.
9. Прокопьев М.Н. Сосна обыкновенная в лесах Западного Урала / М.Н. Прокопьев // Экология и охрана окружающей среды. – Пермь, 1995. – Ч. 4. – С. 56-57.
10. Циберкин Н.Г. Основные этапы природопользования в Пермском Прикамье в докапиталистический период / Н.Г. Циберкин, С.П. Стенно // Природное наследие и географическое краеведение Прикамья. – Пермь: ПГУ, 1998. – С. 148-151.
11. Чазов Б.А. О географии лесов Кунгурского района / Б.А. Чазов // Уч. зап. Перм. ун-та. – 1957. – Т. 11. Вып. 2. – С. 145-154.