ОТРАЖЕНИЕ ГОРНО-МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОЙ ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ НАСЕЛЕНИЯ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ БРОНЗЫ В ЮЖНЫХ ОТРОГАХ УРАЛЬСКИХ ГОР
REFLECTION OF MOUNTAIN-METALLURGICAL PRODUCTION SPECIALIZATION IN THE FUNERAL RITE OF THE POPULATION OF THE LATE BRONZE AGE IN THE SOUTHERN SPURS OF THE URAL MOUNTAINS
В.В. Ткачёв
V.V. Tkachev
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки
Институт степи Уральского отделения Российской академии наук (ИС УрО РАН)
(Россия, 460000, г. Оренбург, ул. Пионерская, 11)
Institute of Steppe of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences (IS UB RAS)
(Russia, 460000, Orenburg, Pionerskaya St., 11)
e-mail: vit-tkachev@yandex.ru
В работе анализируются погребальные комплексы позднего бронзового века на Южном Урале, содержащие горно-металлургическую атрибутику. В погребениях культуры Синташта прослеживается наследие культур среднего бронзового века, в которых известны захоронения литейщиков. В некрополях культуры Алакуль и Срубная свидетельства присутствия в производственной структуре горного дела и металлургии становятся исключением. В погребальной практике не отражается производственная специализация, что делает этот вид источников малоинформативным для разработки археометаллургической проблематики.
In the paper examines the burial complexes of the Late Bronze Age in the Southern Urals, containing mining and metallurgical attributes. In the burial culture of Sintashta traced the heritage of the cultures of the Middle Bronze Age, in which the famous burial places of founders. In the necropolis of culture Alakul and Srubnaya evidence of the presence in the industrial structure of mining and metallurgy exception. In burial practice is not reflected production specialization that makes this kind of uninformative sources to develop archaeometallurgical issues.
Одним из ключевых факторов, оказывавших существенное влияние на характер культурогенеза в позднем бронзовом веке (ПБВ) в степях Северной Евразии, являлось горно-металлургическое производство. В этот период металлопроизводственная деятельность становится важнейшим элементом производящей экономики. Эффективность адаптационных стратегий и хозяйственно-культурных моделей в значительной мере зависела от наличия собственной минерально-сырьевой базы.
В плане археометаллургической таксономии данный аспект металлопроизводственной деятельности находит отражение в такой дефиниции, как горно-металлургический центр (ГМЦ). Под этим определением понимается относительно обособленный район, обладающий геолого-географическим своеобразием и составляющий часть горно-металлургической области (ГМО), в пределах которого сосредоточены доступные для разработки в древности рудные ресурсы [23, с. 13]. В последнее время в качестве дополнительного критерия при выделении ГМЦ предлагается ввести еще один признак – освоение рудных запасов такого района единокультурным населением [12, с. 175], что предполагает необходимость учитывать культурно-хронологический контекст. Это обстоятельство наполняет конкретным историко-культурным содержанием понятие ГМЦ, особенно в свете новейших теоретических разработок на стыке этнографии и археологии, позволивших обосновать тезис о соответствии хозяйственно-культурных типов (ХКТ) вариантам археологических культур [15, с. 48].
В эпоху поздней бронзы в южных отрогах Уральских гор оформились три относительно самостоятельных ГМЦ: Приуральский, Южно-Уральский и Уральско-Мугоджарский [8; 29; 31]. Еще один ГМЦ, по всей видимости, функционировал на базе эксплуатации медистых песчаников Актюбинского Приуралья в бассейне реки Илек. В геологическом отношении он являлся своего рода южной филиацией Приуральского ГМЦ [17]. В данной работе речь пойдет преимущественно о последних двух ГМЦ, локализующихся в южных отрогах Уральской горной страны.
Освоение меднорудных ресурсов южной части Уральской ГМО в ПБВ связано с синташтинской культурой. Геоархеологические исследования на памятниках горной археологии недвусмысленно свидетельствуют о том, что синташтинскими горняками и металлургами эксплуатировались разнообразные по составу и геологической позиции источники медных руд, которые сосредоточены в южной части Приуральского, на северной периферии Уральско-Мугоджарского и в пределах Южно-Уральского ГМЦ. Другими словами, в данном случае мы имеем дело не только с начальной фазой культурогенеза эпохи поздней бронзы, но и со своеобразной предысторией перечисленных историко-металлургических производственных систем, игравших заметную роль в Евразийской (Западноазиатской) металлургической провинции (ЕАМП) [24; 25].
Свидетельства металлопроизводственной деятельности в памятниках синташтинской культуры многочисленны и разнообразны. Это позволило поставить вопрос о металлургической специализации ее носителей и высказать предположение о семейно-клановой форме организации горно-металлургического производства [4]. В контексте нашего исследования важно отметить, что в синташтинских захоронениях металлопроизводственная атрибутика в составе погребального инвентаря представлена достаточно часто.
В Степном Приуралье свидетельства горно-металлургического производства отмечены, например, в материалах синташтинских погребений могильника Танаберген II [16, с. 30-35, 37, 40-42]. В погребении № 15, содержавшем останки двух взрослых женщин и ребенка в возрасте до 8 лет, были обнаружены скопление медной руды и фрагмент металлургического шлака. В могиле № 25, имевшей подбойную конструкцию, в изголовье скелета мужчины 35-45 лет в числе прочих находок присутствовали каменные пест и молоток (рис. 1, 21, 22). В составе погребального инвентаря тройного захоронения № 33 мужчины зрелого возраста, подростка мужского пола 13-15 лет и ребенка 8 лет особо следует отметить наличие каменного песта и орудия полифункционального назначения, использовавшегося в качестве ступы-наковальни и молота с привязной деревянной рукоятью (рис. 1, 14, 15). Еще более рельефно металлургическая атрибутика представлена в погребении № 6 могильника у горы Березовой, где в совместном захоронении мужчины (30-35 лет), женщины (25-30 лет) и ребенка (11-12 лет) наряду с разнообразными находками были обнаружены каменные молотки, ступка-наковальня и сопло [21, с. 420-421, рис. 3, 1-12, 15; 22] (рис. 1, 27-33).
Примечательно, что производственный инструментарий, связанный с горно-металлургическим производством, присутствует в погребениях синташтинской культуры в пределах всего ее географического ареала по обе стороны Уральского хребта и даже в связанных с ней генетически памятниках потаповского типа в Среднем Поволжье. Наиболее выразительны в этом смысле погребальные комплексы, содержащие глиняные сопла, использовавшиеся для сочленения мехов через фурменное отверстие с огневой камерой теплотехнических сооружений (металлургических печей). Такого рода находки сделаны в могильниках СIII Синташтинского комплекса и Солнце II в Южном Зауралье [5, с. 333-341, рис. 194-196; 6, 1996, с. 28-29; рис. 4, I; 11, 9-14], Бестамак в Кустанайском Притоболье [9, с. 43-46, рис. 10-12; 10; 30, abb. 6, 1; 11], в относящемся к потаповскому культурному типу могильнике Утевка VI в Среднем Поволжье [3, рис. 6, 6, 8].
Следует заметить, что в указанных погребениях помимо обсуждаемых категорий находок обычно присутствуют и другие не менее выразительные маркеры горно-металлургической специализации. К их числу можно отнести куски медной руды, фрагменты лепешек металлургического шлака, капли и слитки металла, металлический лом, глиняные литейные формы, обломки тиглей, каменные молоты, песты, наковальни и прочие орудия, связанные с металлургией и металлообработкой. Примечательно, что такого рода артефакты нередко входят в состав сопровождающего инвентаря и других синташтинских захоронений, где сопла отсутствуют. Это позволяет существенно пополнить корпус источников по интересующей нас теме.
Таким образом, можно с уверенностью констатировать, что в погребальном обряде синташтинской культуры рубежа эпох средней и поздней бронзы отчетливо отражена горно-металлургическая производственная специализация. Однако в этой связи нужно отметить, по меньшей мере, два парадокса. Во-первых, такого рода свидетельства демонстрируют самые разнообразные сочетания с другими не менее специфичными (зачастую относящимися к категории престижных) находками. Это, например, предметы вооружения, колесничная атрибутика и пр. Во-вторых, подавляющее большинство находок, связанных с металлопроизводственной деятельностью, сделано в коллективных захоронениях, при этом их состав порой весьма своеобразен. Так, подавляющее большинство погребений, в которых обнаружены свидетельства горно-металлургической специализации, относятся к числу коллективных. Более того, такие выразительные маркеры, как медная руда, металлургические шлаки, сплески металла, зафиксированы в совместных захоронениях женщин и детей, например, в погребении Танаберген II, 7/23, Каменный Амбар-5, 2/12, 4/12 [16, с. 30-33; 7, с. 48-54, 124-132, 156]. Эти факты заставляют интерпретировать практику помещения в могилы инвентаря металлопроизводственного назначения не в качестве отражения прижизненной профессиональной деятельности погребенных, а как показатель принадлежности к коллективу, в экономической структуре которого горно-металлургическое производство играло заметную роль, на что уже обращалось внимание исследователей [4, с. 11].
Присутствие в системе погребальной обрядности синташтинской культуры традиции включения в состав инвентаря маркеров производственной горно-металлургической специализации хорошо согласуется с современными представлениями о генезисе синташтинских древностей в результате взаимодействия посткатакомбных групп населения Волго-Уралья (преимущественно, предкавказского и волго-донского происхождения) с носителями абашевской культуры Южного Приуралья при стимулирующем импульсе из среды турбинских металлургов. В этом плане представляется весьма показательным, что именно с катакомбным миром ассоциируется широкое распространение так называемых погребений литейщиков, количество которых исчисляется уже десятками. Любопытно, что достаточно высокая концентрация погребений этой группы отмечена в Нижнем Поволжье, точнее в Волго-Донском междуречье. В частности, погребения литейщиков исследованы в Калиновском и Жутовском могильниках [26; 27; 28]. Примечательно, что погребение литейщика было обнаружено также в коллективном захоронении знаменитого Пепкинского кургана абашевской культуры [20]. И, наконец, необходимо заметить, что захоронения литейщиков известны в некрополях, оставленных носителями сейминско-турбинских металлургических традиций, например, в могильниках Ростовка и Сопка-2 [13, с. 30-31, рис. 36-38; 14]. В этом ракурсе следует обратить особое внимание на яркие сейминско-турбинские реплики в материалах синташтинских захоронений могильника у горы Березовой в Южном Приуралье [21; 22], хотя в данном случае, скорее всего, речь идет о взаимодействии синхронных групп населения.
В целом, свидетельства горно-металлургической производственной специализации в погребальных памятниках синташтинской культуры, открывающей эпоху поздней бронзы в Урало-Казахстанских степях, выглядят как наследие участвовавших в ее сложении культурных образований среднего бронзового века (СБВ) Восточной Европы и в некоторой степени Алтайско-Западно-Сибирского региона. С точки зрения смены историко-металлургических производственных систем на рубеже эпох средней и поздней бронзы можно сказать, что стереотипы поздней фазы Циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП) в переработанном виде были восприняты синташтинской культурой, с металлопроизводственной деятельностью которой в значительной мере связано становление ЕАМП. Именно в таком контексте могут восприниматься синташтинские погребения с горно-металлургической атрибутикой.
На основе синташтинской формируется алакульская культура ПБВ, что особенно отчетливо демонстрируют памятники ее раннего (петровского) этапа. Так или иначе, именно с алакульской культурой следует связывать оформление серии ГМЦ в Урало-Казахстанском регионе, в целом соответствующих ее локальным вариантам. На южном фланге Уральской ГМО на развитом этапе ПБВ потребности в металле алакульского населения Южного Зауралья обеспечивал Южно-Уральский ГМЦ. С металлопроизводственной деятельностью кожумбердынской культурной группы связано функционирование Уральско-Мугоджарского ГМЦ. Горняками и металлургами западноалакульской культурной группы в бассейне реки Илек были освоены многочисленные проявления медистых песчаников Актюбинского Приуралья. Несмотря на то, что горно-металлургическое производство в этот период достигает невиданных доселе масштабов, что демонстрируют исследования древних рудников и связанных с ними поселений, в погребальной практике алакульского населения крайне слабо отражена прижизненная производственная специализация. На тысячи исследованных захоронений этого времени приходятся единичные случаи присутствия горно-металлургической атрибутики в погребальных комплексах.
В могильнике Жаман-Каргала II в Актюбинском Приуралье, недалеко от древнего рудника Кундуздь, приуроченного к выходам на поверхность медистых песчаников, были исследованы два индивидуальных погребения западноалакульской культурной группы индивидов зрелого возраста с выразительными наборами каменных орудий [17] (рис. 2, 2-4, 15-20). Их производственное назначение носит явную горно-металлургическую направленность. Плиты-наковальни, песты, молоты, рудодробильные камни, входившие в состав сопровождающего инвентаря, могли использоваться для дробления руды в ходе осуществления обогатительных операций, измельчения рудной массы в процессе подготовки шихты для металлургического передела.
На границе Южно-Уральского и Уральско-Мугоджарского ГМЦ в алакульском могильнике Березовский V, который атрибутирован авторами раскопок как кожумбердынский с признаками воздействия срубной культуры, каменный ящик погребения № 2 в кургане № 8, содержавший разрозненные кости ребенка, был заполнен медной рудой [19, с. 59, 63, рис. 9]. В бассейне реки Сухая Губерля в погребении № 4 кургана № 1 могильника Ишкиновка III был исследован кенотаф с антропоморфным каменным изваянием, у подножия которого были помещены две массивные плиты-наковальни (рис. 2, 33-35). В погребении № 1 женщины зрелого возраста этого же кургана в числе прочих находок также был обнаружен обломок плиты-наковальни (рис. 2, 32). В целом курган был интерпретирован как погребально-культовый комплекс, оставленный группой, в производственной структуре которой важную роль играли горный промысел и цветная металлургия [18].
Уместно заметить, что столь же скромно данные виды производственной деятельности представлены в синхронных погребальных памятниках срубной культуры, даже в тех, которые локализуются в пределах Каргалинского ГМЦ в Приуралье. Единственным маркером принадлежности популяций, оставивших некрополи ПБВ на Каргалах, являются примеси медной крошки, меди и измельченных металлургических шлаков в глиняном тесте некоторых сосудов. При этом очень показательным представляется присутствие в коллекции значительного числа керамики алакульского облика [11, с. 98-99, 124].
Подводя итоги краткого обзора исследованных в южных отрогах Уральских гор погребальных памятников ПБВ, содержащих свидетельства горно-металлургической производственной специализации, можно сделать вывод, что наблюдается устойчивая тенденция к постепенному исчезновению из похоронного ритуала маркеров прижизненной профессиональной деятельности. В начальной фазе культурогенеза эпохи поздней бронзы, которая выпадает на время существования синташтинской культуры, еще сказывается наследие погребальных стандартов катакомбного мира и, в меньшей степени, абашевской культуры и носителей сейминско-турбинских металлургических традиций, в которых существовала практика обособления так называемых погребений литейщиков. Но даже в синташтинских памятниках отсутствуют персональные захоронения индивидов, специализировавшихся на горном промысле, металлургии, кузнечном деле. Встреченные в могилах достаточно выразительные артефакты, связанные своим происхождением и назначением с горно-металлургическим производством (руда, металлургические шлаки, слитки и сплески меди, обломки тиглей, литейные формы, глиняные сопла и пр.), происходят из совместных захоронений и отражают общую металлургическую направленность всего коллектива, оставившего некрополь.
На развитом этапе ПБВ в погребальной практике алакульской и срубной культур, с металлопроизводственной деятельностью которых связано формирование целой серии ГМЦ на Южном Урале и в Мугоджарах, маркеры горно-металлургической специализации крайне невыразительны и захоронения с подобной атрибутикой в составе инвентаря составляют ничтожный процент. Это является яркой иллюстрацией единства канонов в пределах срубно-алакульской зоны металлопроизводства, а также заставляет отнести указанные культуры к числу большинства культурных образований ПБВ Восточной Европы и Урало-Казахстанского региона, в погребальном обряде которых практически отсутствуют маркеры профессиональной специализации умерших [1, с. 211; 2]. Так или иначе, приходится признать тот факт, что для разработки археометаллургической проблематики данный вид источников обладает достаточно скромным информационным потенциалом.
Работа выполнена при финансовой поддержке гранта Министерства образования и науки Республики Казахстан № 2585/ГФ4 «Горно-металлургические центры древнего Казахстана: междисциплинарное исследование проблем освоения природных ресурсов в эпоху палеометалла».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: