СКИФСКИЙ ЦИКЛ СТЕПНОЙ ЭКОСИСТЕМЫ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ
Данные археологии, археоэтнографии служат важным дополнительным источником при реконструкции экологического прошлого данного региона. В силу зависимости раннего человека от природных сил, ясно значение (тем большее, чем более глубокий горизонт истории рассматривается) естественнонаучных методов, в данном случае – палеоботанических, - зоологических, - палеопедологических, -географических, археоматериаловедческих и т.п., для воссоздания экологического фона, необходимого для получении убедительной и полной картины человеческого прошлого.
Понимание роли биогеографического фактора для объяснения своеобразия общественной, культурной, бытовой, политической и экономической жизни, осознавалось уже в древности. Об этом писали, например, Геродот, Гиппократ, Страбон. Появление социологических концепций для объяснения особенностей общественной жизни спецификой природных условий и географического положения страны или района, относится к ХVIII в. (французские философы-материалисты). На смену географическому детерминизму, или вульгарному географизму, раскритикованному большинством философских учений ХIХ-ХХ в., постепенно пришло осознание того, что природные условия являются все же важным, хотя и не основным, и тем более не единственным, фактором развития общества. Как наука, экология начала формироваться в самом конце ХIХ в. Первоначально исследовались отдельные компоненты экосистем, в том числе степных. Появился интерес к экологическим, наряду с географическими, вопросам со стороны историков (например, Д.Н. Анучин). С другой стороны биологи, ботаники, зоо-географы в развитии экосистемы начали особенно выделять абиотический и антропо-генный факторы. В России сформировалась фитосоциология, изучавшая закономерности организации растительных сообществ, в частности, степных (И.К. Пачосский). Объектная область экологии непрерывно расширялась. В 30-х годах были проведены уникальные экспериментальные исследования пастбищной дигрессии в опытных станциях (например, И.И. Тереножкин, позднее – В.В. Осичнюк, Р.И. Злотин, Н.С. Ходашова и др.). Однако можно констатировать, что в это время историки были удалены от использования данных экологии в своих построениях в той же мере, в какой история была безразлична экологам. Хотя проявления «стихийного экологизма» историков в 30-е годы налицо. Так, уже в 1930 г. при сопоставлении хозяйственных и природных усло¬вий развития кочевых культур Семиречья [1] отмечалось, что, «накладывая климатические, растительные и почвенные пояса, мы получаем так называемые зоны жизни» (Р.И. Абалин). К середине ХХ в. систематическим объектом изучения экологии становится человек, затем появляется социальная экология. Последняя охватывает широкий круг проблем, в том числе она изучает «взаимодействие и взаимосвязи человеческого общества с природной средой, разрабатывающей научные основы рационального природопользования и охраны при-роды, проектирование мер по оптимизации окружающей среды». Можно отметить откровенный дефицит проявления экологического менталитета в этнографических исследованиях даже самого последнего времени.
Привлечение методов экологии к решению вопросов истории, равно как извлечение экологической информации из данных истории и археологии, началось в последние десятилетия ХХ в. Начиная с 80-х годов, нами в скифологии начал использоваться палеоэкологический подход, разработанный Л.Г. Динесманом. Это позволило ставить и решать вопросы уже не археологии (в основном, вещеведческой, полевой научной дисциплины), а истории. С другой стороны, полученные результаты имеют ретроспек¬тив-ное экологическое значение, т.к. позволяют реконструировать процессы сукцессии (вековой динамики живых организмов и их сообществ) с учетом влияния природных факторов и деятельности человека в степной зоне Северного Причерноморья (далее, СП) на протяжении почти трех тысяч лет. Такой временной интервал вполне сопоставим с общей длительностью существования степного ландшафта СП. Привлечение данных археологии и истории значительно расширяет фактографическую базу палеоэко-логических исследований и, в конечном счете, позволяет увеличить качество, в том числе, надежность экологических прогнозов и сценариев развития.
Поэтому актуальным является рассмотрение на базе археологических данных, как влияния антропогенного фактора на эволюцию степной экосистемы, так и событий истории населения СП, обусловленных биогеоценозной динамикой степной зоны в период раннего железного века. Исследователи выделяют скифский цикл «человеческой» истории СП. На конференции с тематикой по взаимоотношениям человечества и природы, целесообразно представить вопрос о скифском цикле степной экосистемы СП.
Степная Скифия в ряду других кочевых культур. До недавнего времени скифская степная культура СП на шкале хронологических событий представлялась культурно-историческим импульсом, неожиданно возникшим в VI в. до н.э., потом застывшим в своем однообразии вплоть до IV в. до н.э., а на рубеже III в. до н.э., также вдруг, канувшим в лету. Большинство киевских скифологов довольствовались представлением о скифах, как о гомогенной формации, основным экономическим занятием которых в перерывах между грабительскими походами, было осуществление контроля над импортной, ориентированной на античный мир, хлеботорговлей земледельцев Лесостепи. На смену этой ошибочной схеме пришло понимание того, что за четыре века скифская кочевая культура в экономическом, технологическом, социальном, этническом, политическом отношениях прошла, без преувеличения, огромный путь развития. Пожалуй, ни одно последующее кочевое образование степной зоны не повторило такого высокого темпа изменений. В прогрессе рассматриваемого ираноязычного кочевого общества ключевое значение принадлежит факту существования античной цивилизации, культурным продолжением которой, а не типичной оппозицией оседлому населению, явилась Степная Скифия.
Некоторые характеристики и компоненты степной экосистемы Северного Причерноморья в раннем железном веке. На рубеже бронзового и раннего железного веков в степной зоне СП выделяется несколько подзон [12]. Почвы северной подзоны представляют собой черноземы обыкновенные. На западе степной зоны и южных склонах Приазовской возвышенности распространены мицеллярно-карбонатные черноземы с глубоким гумусным горизонтом. Южные черноземы занимали северную часть Причерноморской низменности и южную часть степного Крыма. Каштановые и темно-каштановые почвы характерны для юга Причерноморской низменности и севера степного Крыма.
Существует широтная закономерность распространения растительности в соответ-ствии с распределением почв. К югу разнотравно-типчаково-ковыльные степи на обыкновенных черноземах (урожай сена 10-15 ц/га) сменяются типчаково-ковыльными (урожай 7-10 ц/га) на южных черноземах [10]. В Присивашье преобладают полынно-злаковые степи на каштановых и солонцеватых грунтах. В целом, большую часть территории СП в раннем железном веке занимала естественная травяная растительность. Лес рос в поймах рек, на речных надпойменных террасах, на песках. Т.е., «зоной жизни» новых кочевников раннего железного века в СП стали хорошо обводненные степи с разнообразными пастбищами. Такая картина – равномерное распространение по степи скифских погребальных памятников и полное отсутствие памятников оседлости – фик¬сируется археологическими материалами до конца V в. до н.э.
По средним показателям главных элементов климат этого периода близок к современному, однако несколько влажнее и прохладнее [2]. Не вызывает сомнения и то, что в IV-III вв. до н.э. интенсивность увлажнения современной территории Украины резко возросла. Это подтверждается почвенными исследованиями археологических памятников, близких к нашим [7].
Природные ресурсы – ведущий фактор экономической истории кочевого общества. В многоплановых взаимоотношениях человека и природы, природы и общества на любом этапе его развития, лимитирующим является истощение природных ресурсов. Под последним обычно понимается возрастающее, вплоть до критического положения, несоответствие доступных запасов природных ресурсов или безопасных норм их изъятия и потребностей общества. Каждой ступени его развития присуща своя, определяемая соответствующим технологическим уровнем, версия истощения ресурсов. В неолите сказывался недостаток кремня, в постиндустриальном обществе – критическим материалом становится, например, кремний. Экологический кризис преодолевается путем открытия нового технологического горизонта. Если последствия климатических изменений на этом, сравнительно небольшом, отрезке Великого пояса степей (площадь 235 тыс км2 [16], что составляет 40% современной территории Украины) и в сравнительно узкий хронологический период (с VII в. до н.э. до II в. до н.э.), почти не прослеживаются, то изменения природных ресурсов фиксируются отчетливо.
Народонаселение Степной Скифии и демографический взрыв IV в. до н.э. Природные условия и ресурсы, геополитическая обстановка, другие культурообразующие факторы и страноведческие характеристики благоприятствали развитию Степной Скифии, в том числе, росту ее населения. Моделирование экономического развития населения степной зоны проводилось на основе палеоэкологического анализа природных ресурсов состояния среды, условий обитания степного населения, в частности, – учета показателя емкости природной среды.
Для объяснения факта расцвета скифской культуры в IV в. до н.э., показателями которого, среди прочих, явились резкий рост количества скифских погребений, их богатство, а также увеличение социальной стратификации, была использована модель демографического взрыва. Его главная предпосылка, по нашему мнению, имеет санитарно-гигиенистическое содержание. У населения, перешедшего от кочевого образа жизни к оседлому в благоприятных экологических условиях наблюдается резкое падение дет¬кой смертности. В самом деле, сравните (при прочих равных условиях!) условия про-ведения преднатального, родового и послеродового периодов в седле или повозке и отправление фертильной функции в условиях стационара полуземлянки. Снижение детской смертности при сохранении уровня рождаемости на прежнем уровне обусловливает скачкообразный рост численности населения. По этнографическим данным, переход к оседлому образу жизни может «успешно» осуществиться в историческом масштабе стремительно – в течение жизни одного-двух поколений. Учет распределения по времени скифских погребальных памятников позволил получить числовые оценки коэффициентов прироста населения (?1%).
Для северопричерноморского набора условий природной среды была определена плотность человеческой популяции, при которой обеспечивается достижение ее равновесного состояния для ХКТ кочевого скотоводства. При расчетах использовались площади зимних пастбища – степная территория южнее 10-см изолинии снежного покрова. Палео-экологические вариантные расчеты пределов роста населения (?690 тыс. без учета пищевых конкурентов домашнему стаду; ?250 тыс. с их с учетом) проводились при помощи модифицированной методики Б.Ф. Железчикова. В расчетах использовался балансовый принцип нергии и биомассы в экосистеме по В.Г. Горшкову и В.Р. Дольнику [6] с соответствующими коэффициентами эффективности использования биомассы на каждом трофическом уровне. В целом эффективность использования природных ресурсов по одним данным составляет 5-10 %, по другим – 2-5%, т.е. 90-98 % первичной биомассы (и энергии) теряется безвозвратно. Была получена оценка, равная 12 га/чел., площади, необходимой для обеспечения существования номада в СП в раннем железном веке. При этом расходовалась низкоэнергетическая, зато экологически чистая мускульная энергия. Для сравнения: в настоящее время на человека приходится 1,5 га жизнепригодной территории, в т.ч. 0,44 га плодородной пашни. Жизненное пространство в небольших странах Европы оценивается в 0,6-0,7 га/чел., для более крупных государств в 2-2,5 га/чел. За счет интенсификации труда человек получает с меньшей площади большее количество агрокультурной продукции даже в неблагоприятных и рискованных условиях природных условиях. Полученные и приведенные данные иллюстрируют действенность закона снижения энергетической эффективности природопользования: для получения полезной продукции из природных систем на ее единицу с течением времени: затрачивается все большее количество энергии. За 100 лет ХХ в. количество энергии, за-траченное на производство единицы сельскохозяйственной продукции, в развитых странах мира возросло в 10-12 раз с одновременным уменьшением доли более экологически чистой мускульной энергии.
Дисбаланс между потребностями кочевого населения и ресурсно-экологическими возможностями биосферы в степной зоне СП по археологическим данным отмечается с IV в. до н.э. Превышение пределов естественной способности природной среды переносить социально-экономическую нагрузку приводит к нарушению выполняемых средой функций жизнеобеспечения, появлению признаков экологического кризиса.
Появление и нарастание критических явлений в экосистеме Степной Скифии. Археологический материал рубежа V-IV вв. до н.э. фиксирует существенное для скифов, как и для всяких других степных кочевников, явление – переселение части скотоводов в места расположения зимних пастбищ, в данном случае – ближе к пойме р. Днепр. Вначале на левом берегу Днепра у переправы возникает Каменское городище - формируется энерго-производственный центр Скифии. Вокруг него возникает «свита» из 80 поселений, селищ, временных стоянок. Напротив Каменского городища, на правом берегу у той же переправы возникает Капуловское городище, окруженное «свитой» из 35-40 неукрепленных поселений, селищ, стоянок [5]. «Зона жизни» скифов кочевников пере-мещается к пойме Днепра. По-видимому, возникновение таких поселений вызвано потребностью включения в хозяйственный оборот зимних пастбищ, когда численность населения и количество выпасаемого им скота достигло, а затем превысило критические значения, соответствующие величинам естественного экологического, или природно-антропогенного, равновесия. Часть обитателей таких поселений после зимовки откочевывала со стадами, а часть оставалась у поймы с целью охраны мест зимовок, скарба, небольших стад. Это явление наблюдается почти у всех кочевых народов [8, 11]. Выпас скота в районе таких поселков был вначале довольно умеренным.
По археологическим материалом появление оседлости у степных скифов сопровождается возникновением примитивного земледелия. Оно компенсирует нестабильность кочевого хозяйства, узость его экономической базы, возрастание потребности в дополнении пищевого рациона растительной пищей, недостаточную обеспеченность стад кормами в зимний период. Состав выращиваемых культур (преобладание пленчатого ячменя и проса), особенности агротехники в степи позволяют говорить о преимущественно фуражной направленности земледелия степных скифов [4]. Возникновение земледелия не только продлило существование Степной Скифии, но и создало условия для успешного ее развития. Согласно, сравнительного исследования К. Батайона доходов скотоводов-кочевников, полукочевников и оседлых земледельцев в более или менее сходных районах, наиболее высокие доходы отмечены у полукочевников, а самые низкие – у земледельцев [17]. В неблагоприятные для скотоводства годы полукочевники имеют возможность сосредоточить свои усилия на земледелии; в случае необходимости им психологически легче перейти и к оседлому образу жизни [14].
Все эти изменения в экономике степных скифов имеют в своей основе комплекс причин, среди которых выделим палеоэкологические. В условиях экстенсивного ведения кочевого скотоводства, свойственного скифским номадам, качество их пастбищ, расположенных на водораздельных пространствах степного Причерноморья и луговых пастбищах подов, блюдец, обводненных балок Приднепровья, Днепра и других больших рек, у скотопрогонных трасс и в районах первичной оседлости непрерывно ухудшается – усиливается скотосбой со всеми вытекающими отсюда последствиями – нарушением целостности почв, ухудшением качественного и количественного состава тра¬во¬стоя, – развивается пастбищная дигрессия. Это явление – закономерность развития лю¬бой степной экосистемы и повторяется оно с периодичностью приблизительно в сто лет [15, 13, 3, 9]. Признаки превращения пастбищной дигрессии дает и археологический материал степной зоны Нижнего Поднепровья. Так, в костных остатках из материалов поселений IV в. до н.э. появляются кости степного суслика и сайгака – животных индикаторов. Кости сайгака в материалах нижнеднепровских городищ II в. до н.э. - II в. н.э. составляют ? 25% всего костного материала, в то время как на памятниках IV в. до н. э. они не превышают 3%.
Пастбищная дигрессия - причина экологического кризиса Степной Скифии IV в. до н.э. Таким образом, в конце V-начале IV вв. до н.э. в экономике степных скифов происходят структурные изменения, соответствующие второй, т.е. полукочевой, стадии развития кочевого общества. В районе пойменных пастбищ возникает полоса первичной скифской оседлости. То есть в степной зоне происходит переход части кочевого населения к оседлости. Явление оседания кочевников обусловлено внутренними экономическими причинами – попыткой преодолеть первые негативные изменения в среде обитания, выразившиеся в возникновении и быстром развитии пастбищной дигрессии. К концу IV вв. до н.э. пастбищная дигрессия приобретает характер зонального явления. На целое столетие жизнь в степной зоне СП прекращается. Нет ни одного памятника, который мог бы датироваться III в. до н.э. Эту зону можно интерпретировать как экономическую «пустыню», т.е. пустыню не в зонально-экологическом понимании, а как природно-антропогенный участок с очень низким хозяйственным потенциалом, возникший в результате деятельности человека. И только во II в. до н.э. на узкой полосе на правом, а позднее – на левом берегах Днепра появляются постскифские городища. В ходе выхода из кризисного века «территория жизни» сузилась до прибрежной линии Нижнего Днепра.
Выводы:
Степная Скифия в Северном Причерноморье VI-III вв. до н.э. претерпела полный цикл развития – от возникновения до исчезновения, оставив после себя блестящую куль-туру со свидетельствами овладения многочисленными инновациями в технической, сельскохозяйственной, политической и социальной сферах.
Полученные данные полезны для исторического мониторинга, т.е. определения статусного состояния среды до начала активного воздействия на нее человека новой истории. Также возможно, что эти данные документируют первый экологический кризис в Северном Причерноморье.
Степная Скифия является своего рода виртуальной гигантской биостанцией, на которой поставлен натурный опыт по достижению человеческим обществом экологического кризиса и выхода из него.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Байпаков К., Чанг К. Новые данные о хозяйстве саков и усуней Семиречья // Евразийское сообщество, 1997. №3. – С. 53-69
2. Борисов А.А. Климаты СССР в прошлом, настоящем и будущем. – Ленинград: Наука, 1975. – 431 с.
3. Быстрицкая Г.М., Осычнюк В.В. Почва и первичная биологическая продуктивность степей приазовья. – М.: Наука, 1975. – 137 с.
4. Гаврилюк Н.А. Домашнее производство и быт степных скифов. – Киев: Наук. Думка, 1989. – 110 с.
5. Гаврилюк Н.А. История экономики Степной Скифии VI-III вв. до н.э. – Киев: ИА НАНУ, 1999. – 420 с.
6. Горшков В.Г., Дольник В.Р. Энергетика биосферы // Успехи физических наук, 1980. Т. 131.Вып. 3. – С. 441-578.
7. Демкин В.А., Демкина Т.С., Песочина Л.С. Палеоэкология восточноевропейских степей в скифо-сарматское время // Скифы и сарматы в VII-III вв. до н.э. – М., 2000. – С. 87-91
8. Жданко Т.А. Номадизм в Ср. Азии и Казахстане // История, археология и этнография в Средней Азии. – М.: Наука, 1968. – С. 274-281.
9. Злотин Р.И., Ходашова Н.С., Казанская Н.С., Грузинова И.В., Снегирева В.В. Антропогенные изменения экосистемы настоящих степей // Изв. АН СССР, сер. геогр., 1979. №5. – С. 4-18
10. Мордкович В.Г. Степные экосистемы. – Новосибирск: Наука, 1982. – 205 с.
11. Насимович А.А. Сравнительная эффективность использования пастбищ домашними и дикими животными // Экология, 1970. №1. – С. 8-17.
12. Нейштадт М.И. История лесов и палеогеография СССР в голоцене. – М.: Изд-во АН ССР, 1957. – 402 с.
13. Осичнюк В.В. Зміни рослинності заповідника Хомутовський степ за 40 років.// УБЖ, 1960. №4. Т.23. – С. 50-56
14. Радченко Г.Ф. Страны Сахеля. – М.: Мысль, 1983. – 253 с.
15. Тереножкин И.И. Скотосбой и его роль и значение для пастбищного хозяйства в сухостепных и полупустынных районах Нижнего Поволжья // Советская ботаника, 1934. №4. – С. 42-61.
16. Фізична географія УРСР. – Київ: Вища школа, 1982. – 200 с.
17. Bataillon C. Resistanse ou decadence du nomadisme // Nomades et nomadisme au Sahara. UNESCO. – Paris, 1963. – P. 13-15.