ВОЗМОЖНО ЛИ УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ СТЕПНЫХ РЕГИОНОВ ПРИ СОХРАНЕНИИ ТРЕНДА НЕУСТОЙЧИВОГО ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЯ?
IS IT POSSIBILLE THE SUSTAINABLE DEVELOPMENT OF STEPPED REGIONS UNDER CONSERVATION OF UNSUSTAINABLE LANDUSE?
А.А. Тишков
A.A. Tishkov
Институт географии РАН
(Россия, 109117, г. Москва, Старомонетный пер., 29)
Institute of geography, RAS
(Russia, 109117, Moscow, Staromonetny pereulok, 29)
e-mail: tishkov@biodat.ru
Рассматриваются вопросы использования экономических стимулов для сохранения степных экосистем и развития их территориальной охраны. Показано, что на современном этапе развития аграрного производства в России в регионах степной зоны перспективы перехода на устойчивое развитие крайне низкие: идет некомпенсируемое истощение почв, растет эмиссия углерода. Предложены пути приближения к устойчивому развитию степных регионов через создание условий для устойчивого природопользования.
It is considered issues about the usage of economical stimuli to conserve steppe ecosystems and develop their territorial protection. It is shown that transfer prospects for sustainable development on the modern stage of agricultural dynamics in Russia in regions of the steppe zone are extremely low: there exist noncompensible soil depletion, carbon emission is growing. There are offered approaches to reach sustainable development in steppe regions by creation of condition for sustainable nature management.
На Международном Саммите «Рио+20» много и справедливо говорилось о «зеленой экономике» и перспективах применения экономических стимулов для сохранения природы. Для степей России перспективы внедрения новых экономических механизмов сохранения степных экосистем и устойчивого развития регионов Черноземья очевидны. В развитии степной зоны России – инвариантность и диверсификация стратегического развития страны! Арктический и Тихоокеанский шельф и таежная Сибирь с их гигантскими ресурсами углеводородов сейчас выступают, как ни странно, ингибиторами развития регионов страны, в том числе степных, что особенно остро проявилось в условиях нарастающих санкций и экономической изоляции. Но как убедить управленцев, что степь надо сохранять в ее природном виде, а не распахивать сохранившиеся массивы до предела?
В 2012 г. истек срок действия первого этапа Киотского протокола Рамочной конвенцией ООН об изменении климата, и вместо него готовится новый рамочный документ, регулирующий антропогенное воздействие на атмосферу – промышленные выбросы парниковых газов. Ожидается, что в будущих документах Конвенции будет повышено внимание к механизмам сокращения эмиссии и депонирования углерода природными экосистемами, причем будут учтены и нелесные экосистемы (прежде всего, степные с их огромными запасами углерода в черноземных почвах). Инициатива по вовлечению степей в «Пост-киотский процесс» поступила от России. Аргумент здесь был простым. Степи относятся к одним из самых углеродоемких экосистем мира, а по удельным показателям депонирования уступают только болотам и сопоставимы с молодыми вторичными лесами южно-таежной зоны. Общая площадь актуально существующих степных экосистем в России оценивается около 500 тыс. км2 [8]. Для России суммарная оценка углерода, депонированного в почвах, сформированных степными экосистемами, составит около 130 млн т. Это около 30% от всего запаса углерода, депонированного в почвах сухопутных ландшафтов страны, а принимая во внимание, что черноземы и другие степные почвы занимают всего около 13,5% площади страны [1, 6, 7]. Принимая указанную выше оценку общего количества углерода, его суммарный запас для степного биома в России можно оценить в 35 млрд. т. Среднемноголетний потенциал стока углерода с долговременной фиксацией в таком случае оценивается в 75 млн т/год. Важная особенность депонирования углерода в степных экосистемах – долговременность его запасания и высокая надежность связывания (на столетия). Но речь идет исключительно о природных степях, в которых углерод сохраняется в почве, где его подвижность невелика, и возможность эмиссии минимальна. Высокая эмиссия углерода наблюдается в случае антропогенных нарушений – распашки, эрозии, пожаров, чрезмерного выпаса.
То, что у России не получалось с использованием механизмов Киотского протокола для сохранения лесов, может получиться с сохранением степей, с расширением старых и созданием новых степных заповедников, развитием пастбищного степного хозяйства и стимулирование восстановления степных экосистем на залежах. Здесь могут помочь механизмы международного и национального рынка торговли квотами выбросов углекислого и других парниковых газов, проекты совместного осуществления, создания относительно крупных массивов «киотских степей», которые интенсивно восстанавливают запасы гумуса в черноземах, поглощая углерод из атмосферы. К степям вернется их важнейшая климаторегулирующая функция, о которой говорили многие географы, отмечая связь роста частоты засух со сплошной распашкой степной зоны [4]. И в этом, на мой взгляд, первый шаг к поиску путей устойчивого развития Черноземья.
Но что может дать для устойчивого развития степных регионов и спасения степей включение из в Пост-Киотские соглашения? Во-первых, экономическая ценность природных степей и их экосистемных услуг существенно возрастет и станет сопоставимым с ценностью лесных экосистем. Во-вторых, появится веский аргумент для развития сети заповедников и национальных парков в степной зоне России. Именно они должны выполнять основную климаторегулирующую функцию и поддерживать устойчивость климата на планете, аккумулирую лишний углерод из атмосферы. В-третьих, появится важный экономический механизм борьбы со степными пожарами и палами. Ведь 2010 г. показал, что большая часть зафиксированных пожаров в России была в лесостепной и степной зонах, что привело к аккумуляции в атмосфере большого количества «черного углерода», который активно выпадал на морские льды и ледники Арктики и стимулировал их дальнейшее таяние. В итоге, спустя 1-2 года после масштабных степных пожаров в России мы получили абсолютный минимум площади арктических льдов. В-четвертых, включение черноземных районов России в сферу внимания Конвенции по изменению климата становится основанием для запрета лесопосадок на местах, занимаемых исходно степными экосистемами (но не вообще во всей степной зоне, где овраги и на эродированные склоны степных балок требут лесомелиорации) как процедуры, снижающей (а не повышающей) потенциал депонирования углерода на участках, подвергающихся облесению. В-четвертых, создаются научные и технологические основания поддерживать массовый перевод залежей из пашни в пастбища, чтобы гарантировать их защиту от новой распашки, которая способна стимулировать эмиссию углерода.
Но успеем ли мы в своих прогнозах и начинаниях и не станут ли евразийские степи в 21 в., наоборот, источником поступления СО2 в атмосферу? Вот под этими опасениями имеется серьезная основа. И именно с этих позиций можно воспринимать формально позитивную статистику развития аграрного сектора черноземных областей России в последние годы – высокие сборы зерна, подсолнечника, сахарной свеклы и пр. Ведь что следует положить в основу модели перехода к устойчивому развитию для черноземных районов России? Конечно же, в первую очередь – устойчивое высокопродуктивное сельское хозяйство, которое живет за счет естественного плодородия черноземов, внесения в достатке органических и минеральных удобрений, развития сопутствующих отраслей – кормопроизводства и пищевой, диверсификации аграрной деятельности и севооборота. В последние годы индекс производства продукции сельского хозяйства в черноземных областях существенно вырос: его рост по сравнению со среднероссийским показателем (около 4-5%) составил, например, от 8-15% в Белгородской, Воронежской, Курской областях и до 50% в отдельные годы в Тамбовской области. Высокие урожаи сахарной свеклы, подсолнечника и других культур, которые однозначно при отсутствии строгого севооборота, компенсирующих снижение плодородия черноземов действий, в т.ч. внесения органических удобрений, снижают природный потенциал территорий, приводят к серьезным потерям гумуса, к загрязнению окружающей среды, росту дефицита воды в регионе, и в целом губительны для экономики. При этом отмечается, что подобные действия напоминают действия «временщиков» на земле и никак не вяжутся с традициями степного аграрного производства, заложенными оседлыми славянами тысячелетия назад.
Конечно, это не сопоставимо с обогащением «временщиков» за счет текущей добычи газа и нефти, на которые вполне могли бы рассчитывать наши дети и внуки. Но здесь есть много сходства и параллелей: и регионы Черноземья и северные регионы, где идет активная добыча углеводородов, развиваются по одной модели – снижения природного потенциала и истощения ресурсов, в основе которых углерод. И то и другое за счет высвобождения огромных объемов СО2 негативно влияет на глобальный климат. А если брать эколого-экономические показатели развития нефтегазовых и черноземных регионов России, например показатели «скорректированных чистых накоплений», то по отношению к валовому региональному продукту (ВРП) они у них низкие. У северных регионов чаще всего отрицательные (и это притом, что они дают основные поступления в бюджет страны!), а у черноземных регионов – в районе 20-40% от ВРП и имеют тренд к снижению. Это свидетельствует о том, что аграрные черноземные районы имеют неустойчивое природопользование и развиваются за счет деградации природы. А это значит, что у них при такой организации хозяйства нет будущего. В рейтинге индексов экономического развития, который разработан РИА Новости и WWF-Россия [5] Тамбовская область занимает только 25-е место, Воронежская – 29-е, Липецкая – 39-е, Курская – 46-е, Белгородская – 56-е, Тульская 58-е, Самарская – 62-е. А это – регионы, с которыми мы связываем развитие аграрного сектора страны в условиях международных санкций и экономической изоляции России!
Все регионы Черноземья, без исключения, среди тех субъектов Федерации, которые сравнительно немного инвестирует средств в охрану природы (Липецкая и Белгородская области не в счет, т.к. там основные инвесторы – добывающая и перерабатывающая отрасли) – от 0,7-0,8% от ВРП (Саратовская, Воронежская, Курская) до 0,1-0,5% (Алтайский край, Тамбовская, Пензенская, Орловская, Республика Алтай и др.). И это при средних и максимальных по стране показателях 0,9% и 3,0% от ВРП соответственно. Аналогичным образом существенно отстают черноземные регионы по показателям доли ООПТ в площади региона. Так, средние и максимальные показатели доли ООПТ в России составляют 8,7% и 28,9% соответственно. Степные регионы (Черноземье) занимают здесь последние позиции среди 85 субъектов Российской Федерации. Например, последние 5 мест в списке занимают Тульская, Пензенская, Тамбовская, Саратовская и Ростовская области, в которых ООПТ занимают от 0,22 до 1,1% от площади региона. Только в середине списка Липецкая (7,7%) и Курская (6,8%) области., а в Самарской, Орловской и Белгородской областях этот показатель составляет 2,5-4,9%, т.е. почти в 2 раза ниже среднероссийских показателей. Даже самый лучший показатель в 4-5 раз ниже, чем у регионов-лидеров. И это в староосвоенных регионах, где практически нет живого места, сохранившихся участков девственной природы, степей с ковылями, разнотравьем и мощными черноземами, а заботы о том, чтобы что-то сохранить и оставить потомкам, отходят на второй план. Устойчивое развитие почему-то для степных районов понимается как устойчивое производство зерна и другой аграрной продукции. Но это не так. Устойчивое развитие для Черноземья – это сбалансированное природопользование, когда динамика экономики имеет поступательный характер, а природа как минимум не снижает своего потенциала, имеет устойчивые показатели роста объемов экосистемных услуг, площадей особо охраняемых природных территорий и показателей биоразнообразия.
Нам видится порочной практика перекладывания забот об охране живой природы исключительно на регионы, а в них, в первую очередь, на мощных промышленных доноров. Понятно, что сельское хозяйство таковым являться не может, сохраняя свой дотационный характер производства. Оно вообще старается избегать природоохранных затрат и по минимуму компенсировать потери ресурсов – почвенного плодородья и воды. А ведь аграрное производство – самое водоемкое и, соответственно, прямое и опосредованное (через перерабатывающий комплекс) воздействие на источники воды у него вполне сопоставимо в Черноземье с промышленностью. Та же сахарная свекла, столь привлекательная для быстрого финансового успеха при посевах на черноземах, имеет коэффициент водопотребления 70-80 (кубометров воды на 1 тонну урожая свеклы). К этому прибавьте еще расходы воды на переработку корнеплодов и на технологический процесс сахароварения, да еще загрязнение рек загрязненными стоками от заводов, где варят сахар. Получается, что экологические последствия здесь существеннее тех, что случаются при добыче и транспортировке нефти и газа (!). А если при этом (в формате расчета затрат и экологических издержек) считать рост эмиссии углерода в ценах сложившегося международного рынка, то мы получим величины превосходящие доходы.
Тренд неустойчивости развития Черноземья поддерживается еще двумя связанными между собой «бедами» этих регионов – большими площадями залежей и возрастанием частоты и площадей травяных пожаров и палов. Площадь залежей в Черноземных регионах России, начиная с 2008 г. медленно сокращается – земли возвращаются в распашку [5]. Однако, не менее чем на 25-30 тыс. км2 в регионе залежи сохраняются. Причем, на многих из них наблюдается «блокирование» восстановительной сукцессии: в Европейской части России «задержка» смены отмечается для высокотравной сорно-бурьянной стадии, а в азиатской части России, как отмечают некоторые ботаники - на низкотравной, также сорно-бурьянной стадии. Однако, зная закономерности динамики углерода при восстановительных сукцессиях можно заключить, что в условиях демутации растительности идет активная фиксации (депонирование) углерода в почве, которому могут препятствовать только палы и эрозия. Степные (травяные) пожары и сельскохозяйственные палы на черноземах приводят к росту эмиссии углерода. Они – существенный источник «черного углерода» в атмосфере. Показано, что существует дальний перенос «черного углерода» в Арктику, где его частицы оседают на поверхности ледников, что приводит к снижению альбедо и, таким образом, обеспечивает опережающие (относительно хода потепления) темпы таяния арктических льдов. И здесь роль именно российской территории степной зоны особенно велика – до 80% «черного углерода», каждую весну попадающего в атмосферу, происходило в результате сельскохозяйственных палов в России (http://www.forestforum.ru/fires.php#2aa). Основной аграрный регион России, где проведятся палы и происходят травяные пожары – степная зона. Их масштабы в России сопоставимы с общей площадью степей, сохраняющихся в стране: по оценке ФАО, ежегодно выгорает около 300 тыс. км2. Количественно оценить выброс СО2 и «черного углерода» при этом сложно, но общая эмиссия соответствует, на наш взгляд, запасу углерода в надземной фитомассе и мортмассе в пройденных пожаром экосистем. Масса сгорающего при пожаре материала в степях составляет 3,8–12,4 т/га [3, 4], из них на долю углерода приходится около четверти. Если предположить, что из общей площади сельскохозяйственных палов на степные и связанные с ними природные экосистемы также приходится около четверти, то связанная с пожарами эмиссия может быть оценена в 30–40 млн т углерода ежегодно.
Представленная картина по сути алармисткая и в прогнозном отношении негативная. К ней следует добавить последствия кумулятивного и синергетического эффекта от изменений климата и сохранения экстенсивного аграрного производства в некоторых Черноземных областях, при которых ожидаемые потери органического углерода почв может составить в ближайшие десятилетия до 500-2000 млн т, т.е. в удельных показателях вызвать снижение запасов гумуса до 1,5 раз. Известно, что аграрную степь России спасала залежно-паровая система землепользования, которая сохранялась в большинстве областях до середины 1930-х гг., завершения коллективизации. Непрерывное и повсеместное использование черноземов, сопровождавшееся потерями почвенного органического вещества и увеличением эмиссии СО2, продолжалось более 60 лет. При этом потери органического углерода из пахотных почв лесостепи и степи были столь ощутимыми, что можно с определенной долей уверенности говорить, что основная антропогенная составляющая в современном «потеплении климата» в значительной степени определяется нерациональным и неустойчивым использованием евразийских черноземов. Например, А.А. Титлянова [2] еще 15 лет назад отмечала, что за 150 лет аграрного использования лесостепной и степной зон Западной Сибири регион потерял 1280 млн т углерода. Этот объем углерода в виде СО2 сопоставим с промышленными эмиссиями и так же поступил в атмосферу.
«Дорогому» нам во всех отношениях Черноземью при продолжении отмеченного выше неустойчивого природопользования последних лет будет труднее, чем другим регионам России переходить на устойчивое развитие. Этому будет способствовать растущая, не компенсируемая и необратимая, эмиссия углерода из черноземных почв. Выход из столь сложной ситуации в преддверии вступления в силу Пост-Киотских соглашений (если, конечно, Россия присоединится к ним), сравнительно прост: (1) существенно расширить сеть ООПТ степной зоны (не менее 8-10% от площади региона), (2) восстановить степное животноводство и, соответственно, расширить природно-степной «пастбищный клин» аграрного хозяйства, в т.ч. и за счет восстанавливающихся залежей, (3) прекратить нарушение практики строгого регионально адаптированного севооборота на черноземах, увеличить нормы обязательного внесения органических удобрений и расширить деятельность по защите пашни от эрозии, (4) прекратить практику «лесопосадок» на исконно степных участках, что приводит к уничтожению сохранившихся степных экосистем, их биоразнообразия, и росту эмиссии углерода, (5) провести оценку роли степных экосистем в депонировании углерода. Но и без этого соглашения важно подумать о будущем страны, которое определяется развитием именно степных Черноземных областей, а не перманентно «экономически актуальных» арктических регионов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: