ОБЩЕСТВЕННО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ СОВРЕМЕННОГО РУССКО-ТЮРКСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ СТЕПНОЙ ЕВРАЗИИ
SOCIO-GEOGRAPHICAL ASPECTS OF THE MODERN RUSSIAN-TURKS COOPERATION IN THE SPACE OF THE EURASIAN STEPPES
А.Г. Дружинин1,2
A.G. Druzhinin1,2
1Южный федеральный университет
(Россия, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105)
2Балтийский федеральный университет им. И. Канта
(Россия, 236016, г. Калининград, ул. А. Невского, 14)
1South federal university
(Russia, 344006, Rostov-on-Don, B. Sadovaya, 105)
2Immanuel Kant Baltic Federal University
(Russia, 236016, Kaliningrad, A. Nevskogo Str., 14)
e-mail: alexdru9@mail.ru
Акцентирована многовековая сопряженность пространственного развития Русского и Тюркского миров в пространстве Степной Евразии, охарактеризованы особенности позиционирования регионов с весомой долей тюркской этнической составляющей в современной Российской Федерации, обоснован потенциал углубления партнерства России с тюркскими государствами в различных интеграционных форматах.
The article accents the centuries-old correlations between Russian and Turkic worlds in the process of their spatial development of The Eurasia Steppes. The author characterizes the specific positioning way of the regions with a large share of Turkic ethnic component in contemporary Russian Federation. There given the evidence for the necessity of deepening partnership between Russia and Turkic states in different integration formats.
Развитие России, «необъятного, непокорного, разбегающегося пространства» (по характеристике философа И.А. Ильина), «континента в себе» (согласно географу П.Н. Савицкому), государства пограничного (по определению историка С.М. Соловьёва), на всем протяжении многовековой истории теснейшим образом связано (как это, в частности, ярко и убедительно показал выдающийся географ, историк и этнолог-тюрколог Л.Н. Гумилёв) с русско-тюркским взаимодействием, с распластавшейся широчайшей полосой по евразийскому пространству (от Балкан до Синьцзяна и Якутии) «россыпью» тюркских этносов. Их «месторазвитием» и основным ареалом жизнедеятельности уже более пятнадцати столетий (по версии Л.Н. Гумилёва, первые сведения о тюрках относятся к 439 году [3]) выступают степные пространства Евразии, являющиеся не только обширнейшим (простирающимся в широтном направлении на 8 тыс. км [8]) уникальным ландшафтным и ресурсно-хозяйственным комплексом, но и важнейшим внутриконтинентальным коммуникационным коридором, одновременно выполняющим функцию осевого элемента для ретроспективной череды формирующихся на его основе политико-территориальных и этнокультурных образований.
С XVI столетия, продвигая на восток и юг Евразии свои рубежи, Российское государство последовательно вовлекало в орбиту влияния все новые и новые тюркоязычные народы [9]. В итоге, три столетия спустя, достигнув своих максимальных пространственных пределов, Российская Империя объединяла (как это, в частности, подмечал Ахмет Заки Валиди в своей книге «История тюрков и татар» [10]) месторазвития подавляющей части этнических составляющих Тюркского мира; при этом (согласно первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г.) тюркские языки были родными для 13,9 млн человек, т. е. для 11% жителей огромной страны (вмещавшей тогда не только практически все степные пространства, но и в целом более 40% евразийского материка). Характерно, что весь последующий период «тюркская составляющая» в населении стабильно увеличивалась; к моменту распада СССР в его пределах проживало (по переписи 1989 г.) 49,7 млн представителей тюркоязычных этносов (17,4% всего населения); 11,6 млн из них, при этом, были сконцентрированы на территории РСФСР. Если бы Советский Союз (гипотетически) существовал и поныне, в нем (к 2017 году) насчитывалось бы не менее 70 млн тюркского населения, т. е. порядка 24% от всего возможного (если ориентироваться на суммарную современную численность населения постсоветских стран) демографического потенциала. Эта цифра наглядно иллюстрирует как устойчивое (трендовое) изменение этнодемографических пропорций, так и некоторый (характерный и для СССР, и для постсоветского периода) геодемографический «сдвиг» в пользу отдельных степных и полупустынных территорий.
История неизменно проецируется на геопространство, последнее являет собой субстрат грядущей истории; в пространственной же «матрице» современной России «тюркская составляющая» достаточно существенна. Последняя из двух проведенных в постсоветский период переписей населения (2010 г.) зафиксировала наличие на территории Российской Федерации 24-х тюркоязычных этносов, разнящихся своей численностью, локализацией, политико-территориальным статусом (наличием «собственного» субъекта Федерации), типом расселения, демографической динамикой (табл.).
Таблица Тюркские этносы современной России (согласно Всероссийской переписи населения 2010 года)*
* составлено по данным Всероссийской переписи населения 2010 года
** соотношение числа представителей этноса в 2010 г. к 1989 г.
*** башкиры – более 50% численности выделенного курсивом этноса проживает в сельской местности
Если принять во внимание, что (по данным переписей) к 2010 гг. численность населения Российской Федерации составила 97% к соответствующему показателю 1989 г. (для собственно русских — 93%), то подавляющая часть тюркоязычных этносов (за исключением чувашей, хакасов и сверхмалочисленных — всего 200 человек, караимов) продемонстрировала высокую резистентность к охватившему страну (и достигшему своего «дна» к началу 2000-х) демографическому спаду. Этнодемографическая статистика отражает и устойчивое воспроизводство этнокультурной идентичности большинства тюркоязычных народов современной России. Суммарная численность находящихся на территории страны их представителей составила, при этом, 12,6 млн человек (т. е. за 1989-2010 гг. выросла на 8,6%); наибольший вклад в подобную поступательную динамику (частично обеспечившую стабилизацию численности населения Российской Федерации) внесли азербайджанцы (рост численности на 247 тыс. чел.), башкиры (239 тыс.) и кумыки (226 тыс.).
В пространстве современной России («москвоцентричном», регионально стратифицированном, с существенными социально-экономическими градиентами и контрастами [7]) тюркские народы характеризуются компактно-дисперсной локализацией. Большая часть их представителей (58,5% по данным последней переписи) сконцентрирована в 11 национальных республиках (субъектах Федерации), в 10 из которых «титульность» соответствующего тюркского этноса акцентирована самим названием. С марта 2014 г. Россия пополнилась еще одним регионом с существенной долей в населении «тюркской составляющей» – Республикой Крым. В настоящее время на данную группу регионов приходится 23,9% территории Российской Федерации, 12,6% ее населения и 8,6% совокупного валового регионального продукта (ВРП). Характерно, также, что все (за исключением Татарстана) «тюркские» регионы РФ концентрируют подавляющую часть «своего» этноса; лишь в пяти субъектах Федерации (Татарстане, Башкортостане, Чувашии, Якутии и Туве) в этнической структуре населения «тюркская составляющая» численно превалирует; только два региона (Татарстан и Якутия) характеризуются вышесредним по России уровнем хозяйственного развития (для социально-экономического благополучия остальных территорий существенной значение имеют различного рода межтерриториальные финансовые трансферты, в том числе и связанные с трудовыми миграциями, рекреационными потоками, бюджетной поддержкой). Подавляющее большинство «тюркских» регионов России, при этом, в той или иной степени включают в себя степной ландшафтный компонент, сочетающийся в лесостепью (Башкирия, Татарстан и др.), предгорными и горными территориями (Крым, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария, Республика Алтай и др.). В этой связи категория «Степная Евразия», обретая дополнительное, общественно-географическое звучание и выступая, фактически, как пространство воспроизводства степных народов и культур (пять последних столетий его доминанта – именно русско-тюркский симбиоз), закономерно «выплескивается» за физико-географические рубежи собственно евразийской степи, демонстрируя мультиландшафтные, полиэтнические, транснациональные (с 1992 года), трансграничные черты, и, тем самым, оказываясь плотно инкорпорированной в систему межрегиональных взаимодействий, федеративных и межгосударственных отношений.
В постсоветском геополитическом и геоэкономическом контексте Степная Евразия явила не только «цепочку» трансграничных регионов (преимущественно по периметру протяженной российско-казахстанской границы [2]), но и своими значимыми фрагментами оказалась инкорпорирована в формирующиеся макроструктуры как континентального (Центральная Азия), так и аква-территориального типа (Причерноморье и Каспийский регион); во всех из них в полиморфном этнокультурном взаимодействии все заметнее превалирует «тюркский компонент». Взаимозависимость Российской Федерации и возникших на ее южных рубежах тюркских государств, казалось бы, временами, отчасти ослабевая (благодаря иссякающей геоисторической инерции СССР, геополитической и геоэкономической активности «третьих сил», гипертрафированной «вестернизированности» самой России, равно как и стремлению ее партнеров по СНГ к выстраиванию многовекторных взаимодействий), при этом, неизменно продолжает обретать новые стимулы, форматы и импульсы. Речь, в данном случае, идет и о масштабном развитии транснациональных трудовых миграций («отходничества») в Россию, и о заметно возросшей координации политики России Казахстана, Туркменистана и Узбекистана на глобальных рынках энергоносителей, и о расширении сотрудничества в военно-технической сфере, и о развитии в степных регионах России и Казахстана экспортоориентированных кластеров растениеводческой специализации.
Присущий тюркским государствам демографический и социально-экономический рост в условиях наблюдаемых природно-климатических изменений многократно актуализирует и традиционную для этих территорий проблему устойчивого водообеспечения; их суммарная обеспеченность возобновляемыми водными ресурсами, при этом, на порядок уступает аналогичному показателю по России, предопределяя еще один аспект долгосрочной евразийской интеграционной повестки.
Совместной для государств Центральной Азии, Азербайджана и соседствующих с ними регионов России (включая «тюркские») приоритетной задачей выступает и частичное преодоление (за счет, прежде всего, развития сети магистральных железных и автодорог широтного и меридианального направления) барьеров хозяйственного развития, порожденных особенностями внутриконтинентального положения. Определенные возможности для этого связаны не только с последовательными усилиями Российской Федерации по развитию геоэкономически значимой для нее траспортно-логистической инфраструктуры [1], но и с возрастающей евразийской активностью Китая («Один пояс и один путь»), а также с достаточно реальной в современном геополитическом контексте перспективой реализации проекта МТК «Север-Юг» из российского Прикаспия через Азербайджан и далее – на Иран. Как справедливо отмечает казахский географ Шарипжан Надыров, Россия «хотела бы сохранить свое традиционное влияние в регионе за счет равноправного сотрудничества и добровольного восстановления политических и экономических связей на взаимовыгодной основе, для чего есть все основания»[6, с. 71].
Осуществляя стратегически значимый, необходимый (и практически неизбежный) «разворот на Восток» [4] и продвигая общеевразийскую повестку, Россия все явственнее будут вынуждена ощущать и позиционировать себя как государство – с весомой тюркской этнодемографической, этнокультурной составляющей, что требует смещения акцентов в ее как внешней, так и внутренней (в том числе региональной) политике. Узловым, «сердцевинным» природно-ландшафтным субстратом перехода к многополюсному миропорядку [5], к конструированию необходимых стране интеграционных форматов (включая и так называемую «Большую Евразию») в этой ситуации неизбежно будут выступать евразийские степные пространства.
Исследование выполнено в рамках гранта РФФИ 18-010-00015 «Модели, эффекты, стратегии и механизмы включения западного порубежья России в систему «горизонтальных» межрегиональных экономических связей в контексте формирования «Большой Евразии».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: